— Как печально, что я ее упущу.
Байрон поднимается.
— Эмили Вудс, тебе сделали самый крупный заказ в жизни — не говори мне, что вот так возьмешь и отвернешься! Послушай: я скажу «Голтье», что твоя мать все еще расстроена и ты нужна дома, это даст нам еще две недели, а ты пока сбрось сколько сможешь — десять, двенадцать, четырнадцать фунтов, — как получится. Я на тебя не давлю!
— Почему моя мать еще расстроена?
Байрон выглядит озадаченным.
— А я откуда знаю?
Господи…
— Нет, ты только что…
— А! Я сказал всем, что твой отец умер от передозировки. В общем…
— Ты всем сказал, что мой отец умер от передозировки наркотиков?!
— Да! Разве не оригинально? Новое звучание старой темы, решил я. — Байрон хихикает. — И вполне правдоподобное, если вспомнить твоего отца.
Пауза. Возможно, когда-то я и упоминала, что мой отец питает слабость к травке, но…
— Байрон! Мой отец иногда курит марихуану! Он не колется!
— Ну и что? Большинству это неизвестно! Не волнуйся, Эм, они проглотили крючок вместе с наживкой! Тебе даже прислали несколько букетов, правда, ничего особенного…
— ЗАЧЕМ ТЫ ВРАЛ О ТОМ, ЧТО МОЙ ОТЕЦ УМЕР ОТ ПЕРЕДОЗИРОВКИ?
Винтажное агентство «Шик» затихает. Байрон качает головой.
— Эмили, дорогая, ты не понимаешь главного. Ты ушла с четырех показов и фактически послала Тито Конти, но я все исправил! Никто на тебя не злится! Напротив, сейчас ты главная претендентка на участие в крупнейшей рекламной кампании духов десятилетия, так что не надо придираться, ладно?!
Я тяжело дышу. Руки трясутся.
— …минимум пятьдесят тысяч, Эм. И очень вероятно, что гораздо, гораздо больше.
— …плюс роскошная рекламная кампания. Мы устроим сообщения в прессе о твоих появлениях в магазинах, будут брать интервью…
Я бросаю работу моделью, сказала я в Балзаме. Я возвращаюсь в университет. Но сейчас я вижу не учебники, не лекционные залы, а себя, идущей по подиуму в наряде «от кутюр». Мое имя высвечено прожекторами. Толпа скандирует: «Эмили! Эмили! ЭМИЛИ!»
Эпилог
— Oui, oui, comme ça, Amelie, comme ça![105]
Щелк. Щелк.
— Эйфелева башня торчит у нее из головы! Передвинь ее влево.
— Ладно, иди влево, Амели! Влево!
— Так слишком далеко.
— Хорошо, вправо!
— Вот, вот! Теперь повернись лучшим профилем.
— Другим профилем!
— Нет, другим!
— Это что, правда твой лучший?
Я высовываю язык.
— Oui! — Щелк. — Все! Снято!
Пикси надевает крышку на объектив. Джордан потягивается.
— Ладно, а теперь пойдем в кондитерскую, или как?
— Неет! — стону я. — Давайте посидим тут минутку и понаслаждаемся закатом!
Джордан упирает руки в боки.
— Эмма Ли, мы уже побывали в трех музеях, на двух «илях» или как их там, черт возьми, называют, и в одном соборе размером с футбольный стадион — я умираю с голоду!
— Очуметь! Французы были бы в восторге, услышав, что ты сравниваешь Нотр-Дам с футбольным полем.
— Тебе больше нравится самолетный ангар, Пикси-Палочка?
— Филистерка!
— А это еще что такое?
— Гр-р-р…
— Девчонки! — Мохини показывает жестом: «таймаут». — У Эмили день рождения! Если она хочет смотреть на закат, мы смотрим на закат.
Я улыбаюсь:
— Ну вот, хоть кто-то меня любит!
— И не надейся, — бормочет Джордан, но тоже улыбается.
Мы вчетвером идем к Марсову полю и садимся на траву. Оказывается, в тот день в кафе подруги действительно надо мной подшутили. Все придумала Пикси. «Но мы совсем не хотели тебя расстраивать. Мы и не думали, что так сработает!» — объяснила она позже. — Хотя, наверное, все хорошо, что хорошо кончается, правда?
— Этот мужчина багет несет или так счастлив нас видеть?
— Джо-орд!
Да, все хорошо, что хорошо кончается. И оно кончилось. Отличница-Мохини решила вернуться на базовую станцию «Хаббла», что ей очень нравится. Правда, ей приходится далеко ездить на встречи с Майлзом, ее бойфрендом, стипендиатом Родса. («От него нельзя иметь детей, — уже предупредила Джордан. — Ты не сможешь их родить, голова будет слишком большая».) Джордан отправилась на Уолл-стрит, а точнее, на работу в аналитической программе «Голдман-Сакс». Она будет жить вместе с Беном, который устроился в Совет по охране природных ресурсов, и Пикси, намеренной отрабатывать практику в «Метрополитен» и не встречаться с Пикселями («Пора немного побыть одной», — заявляет она).
А я?
Ну, все по порядку — я бросила работу моделью. Мне бы хотелось сказать, что это произошло в тот день, когда Байрон и я обсуждали кампанию «Менаж», но нет. Вместо этого я сбросила вес (семь фунтов, и у меня перестали идти менструации) и пошла на собеседование. Я была в «Голтье» несколько раз, последний — здесь, в Париже. Я встречалась с самим модельером, который тут же выразил мне соболезнования и сказал, что пожертвовал тысячу долларов на проект «Нет наркотикам» в честь моего отца. В конце концов я почти получила эту кампанию. Почти. Вместо меня снималась Фэллон Холмс. «Кто?!» — спросите вы. Вот именно. Фэллон — не супермодель. Но она девушка из высших эшелонов, которую агентство «Шик» недавно переманило из «Элит». Байрону очень хотелось доказать, что он лучше Джона Касабланкаса, и он сделал все, чтобы кампания досталась Фэллон. «Нам было очень трудно решить, — признались люди из «Голтье». — Вы с ней так похожи — чуть ли не сестры».