Савва Николаевич вздохнул от нахлынувших мыслей и, найдя улицу Войнова и дом, где жил его друг Евгений, с нескрываемой тоской открыл дверь подъезда и поднялся по обшарпанной лестнице на второй этаж. Вот и квартира. Савва Николаевич нажал на кнопку звонка, прислушался. За толстой, обитой дерматином с ватой дверью никто не отвечал. Савва Николаевич еще раз позвонил. Наконец послышались шаги, дверь приоткрылась, и в щелку на Савву Николаевича взглянули испуганные глаза.
— Извините, я к Евгению. Моя фамилия Мартынов, я его друг. Мы давно не виделись, вот приехал навестить…
Дверь распахнулась, и на пороге оказалась совсем еще юная девушка с воспаленными и, как показалось Савве Николаевичу, заплаканными глазами.
— Проходите, папы нету. А когда придет — я не знаю.
Девушка потупила глаза.
— Вы, наверное, Настя, младшая дочь?
— Да.
Девушка кивнула головой.
— А вот вы меня не помните. Я вас еще совсем маленькой видел и даже на руках держал. Сколько же вам теперь?
— Двадцать один.
— Вот оно, времечко, пробежало, а словно вчера было.
Савва Николаевич хотел что-то еще сказать, как вдруг услышал позади себя чьи-то шаги.
— А вот и папа идет.
И девушка, охнув и махнув рукой, убежала назад в квартиру.
Савва Николаевич повернулся, и слова застряли в горле. Он хотел спросить: «Где же твой папа?» Но, увидев оборванного, в старом полушубке, в стоптанных не то сапогах, не то ботинках человека, на голове которого красовалось что-то напоминающее шапку, Савва Николаевич на несколько минут потерял ориентацию. Неужели этот человек с заросшей рыжей щетиной, опухшим лицом и есть его студенческий товарищ и друг Женька Вельяминов?
— Что, не узнал, Савва? — прохрипел человек, похожий на бомжа.
— Да нет, глаза, смотрю, твои, — нашелся что ответить Савва Николаевич. — Вот решил тебя навестить, а ты, оказывается, на прогулке. Дочь твоя младшая совсем взрослой стала, — хотел было перевести тему разговора Савва Николаевич.
— Не мудри, Савва. Я же тебя как облупленного знаю. Меня пришел спасать, жалеть, уговаривать: «Не пей, Женя, козленочком станешь». Что, не так? — задрав голову, чтобы посмотреть на Савву Николаевича, сипло прохрипел Женька. — А вот жалеть меня и уговаривать не надо, не нуждаюсь, — резко проговорил его друг.
— Да нет, я решил тебя навестить, просто так… Мне сказали, что ты болен…
— Кто сказал? Кто тебе это мог сказать? Всем давно наплевать на меня! Это когда я был большим начальником, всем было до меня дело, а сейчас я никто. Никто! Ровным счетом никто, тень того Женьки Вельяминова, которого ты хорошо знал, старик. Нет меня, я теперь как воздушный шарик, спустился тихо и повис на ниточке у грязного уголка. Бал окончен, мой поезд давно ушел, я вот задержался, но скоро, скоро деревянные часы отобьют и мой последний час. Я его так жду, если бы ты знал, старик!
И на небритом лице Женьки появились слезы. Он их не смахивал, а лишь делал глотательные движения, словно хотел их проглотить, но они катились вниз и капали на пол.
— Женя, ты, наверное, сильно устал. Тебе нужно отдохнуть! Давай поедем ко мне? Людмила Сергеевна уехала погостить к родственникам в Крым, мы с тобой вдвоем побудем, обсудим все неспешно, как раньше. Помнишь, как тогда, в студенчестве? Когда ели из одной сковородки жаренную на воде картошку…
Савва Николаевич подошел поближе, хотел взять Женьку под руку, но тот резко отвел ее в сторону.
— Нет, Савва, ты иди своей дорогой, а я пойду своей. Наши пути в этом мире больше не пересекутся. Прошу тебя как друга, не ходи за мной, мне и так тяжело, а тут еще ты. Прощай!..
Савва Николаевич хотел было что-то сказать, чтобы остановить Женьку, но так и не нашел слов, они словно рой кружились в голове: «Жеха… Да ты, да мы… Помнишь? Друг-товарищ… Вместе пили-ели… Как было трудно… Выжили, неужели сейчас?..» Но все эти слова так и не были сказаны Саввой Николаевичем и навечно остались в его памяти, как душевная боль, которая никогда не проходит.