Зов посетить город был мощнее, чем необходимость его покинуть, и вагон, в который сел Мануэль, был наполовину пуст. Экспресс Золотого берега – так в шутку окрестили поезд, на котором приехал Мануэль, – был составлен из красных вагонов и курсировал только по правому берегу Цюрихского озера. Известно, что именно здесь проживает наиболее состоятельная часть населения. Когда Мануэль и Юлия поженились, они еще жили в трехкомнатной квартире в Цюрихе, но четыре года назад им удалось купить дом в Эрленбахе, так что теперь и они принадлежали к Золотому берегу, хотят они этого или нет. Юлия чувствовала от этого некоторое неудобство.
Мануэль смотрел в окно на платформу.
Эта женщина в Базеле, что ей было от него нужно? Был ли он с ней знаком? Для Мануэля не была необычной ситуация, когда с ним здоровались люди, а он их не узнавал, иногда это были его прежние пациенты, которых он видел всего два-три раза, и сегодня на конференции с ним заговорила одна дама из ординатуры, ей пришлось снова ему представиться, прежде чем он вспомнил, с кем имеет дело. Подобные встречи досаждали Мануэлю, ему хотелось бы обладать отличной памятью, чтобы люди, с которыми ему приходилось встречаться, были собраны в его голове готовыми к выходу, словно в зале ожидания, и он мог бы в любое время назвать каждого из них по имени.
Мануэль сразу отверг мысль, что эта женщина была на конференции, среди участниц он не вспомнил ни одной, похожей на нее, и среди его пациенток подобное лицо не приходило ему на память. У нее были темные волосы, пышные, схваченные сзади в пучок тонкой красной лентой. Ее глаза? Скорее темные, что-то между карими и черными, и в ее взгляде была, пожалуй, не только просьба, но и уверенность, почти требование, как если бы речь шла о крайней необходимости. Но откуда она могла знать, что он врач? Жительница Энгардина, знакомая с ним как с соседом по даче? Ему был понятен такой феномен, когда кого-то видишь за прилавком магазина или за стойкой отеля, но встречаешь вдруг совсем в другом месте и уже не можешь узнать. Однако Мануэль никак не мог связать внешность этой женщины ни с одним известным ему местом. А если она не была с ним знакома, что же ей от него было нужно? Быть может, он что-то выронил на вокзале, когда спешил на поезд? Но у него все было на месте, да и у незнакомки в руках ничего не было.
Следовало ли Мануэлю на это как-то отреагировать? Для него это было слишком неожиданно, чтобы успеть открыть окно, а для того, чтобы нажать на стоп-кран, явно не было причин. Мануэлю, однако, явно льстило, что весьма симпатичная женщина, где-то его возраста, явно что-то от него хотела. Если бы все было наоборот, женщина сидела в вагоне поезда, а он, стоя на платформе, постучал бы в ее окно, то это можно было оценить как приставание. Можно ли предположить, что эта женщина «приставала» к нему таким образом? Какой в этом смысл, когда поезд уже в движении? Была ли это просто шалость или это был жест отчаяния? Кто-то преследовал ее и она взывала к помощи? Не следует ли сообщить об этом полиции в Базеле? Может быть, она просто сумасшедшая? Беглянка из психиатрической клиники? Или она всего лишь с кем-то его перепутала?
Мануэль вздрогнул, когда кто-то стукнул в окно. Это его жена стояла на перроне в Эрленбахе с маленьким Томасом на руках, и он едва успел быстрыми прыжками добежать до выхода и выскочить наружу, прежде чем поезд покатил дальше в сторону Херлиберга.
– Юлия, – сказал он с улыбкой и поцеловал ее в щеку, – я еле успел. – Потом взял на руки Томаса: – И ты тоже меня встречаешь, Томи? Это очень мило.
– Миам спит, – сказал Томас.
– О чем же ты так задумался? – спросила Юлия. – Ты выглядел таким сосредоточенным.
– О конференции, – ответил Мануэль, – там было много интересного.
3
Юлия открыла дверь «рено» на вокзальной площади; на заднем сиденье спала годовалая Мириам в детском комбинезоне.
– Миам спит, – громко сообщил Томас.
– Тсс, – улыбнулся его отец и прижал палец к губам.