Но не этот печальный факт тревожил сейчас академика лагерных наук и корифея отечественного криминалитета.
Чутье подсказывало, что отойти в мир иной он может не естественной смертью, а от заточки, которую с удовольствием вставят ему между ребер любимые кореша. Есть еще один вариант – петля. Повесят и скажут, что так и было. Могут в топку котельной запихать… Да мало ли, чего могут? И не останется тогда на земле этой грешной даже доброго имени честного и благородного вора в законе – Лелика. Не хотелось бы уходить с позором.
А растревожило его появление в зоне Ивана Ивановича Багаева.
Знакомство их было давним. Произошло это в ту пору, когда посты Председателя Президиума Верховного Совета и Генерального секретаря ЦК КПСС занял Никита Сергеевич Хрущев. Политика предыдущего вождя мирового пролетариата была им признана бестолковой, и «бестолковщина» активно искоренялась во всех отраслях народного хозяйства. Преобразования и реформы коснулись в первую очередь Министерства внутренних дел. По исправительно-трудовым учреждениям Страны Советов покатилась мощная волна чисток да проверок. Лелик отбывал тогда срок за разбой, учиненный в подмосковном Щёлкове. Разбомбили в пух и прах магазин военторга. Но, к счастью, никого не убили. Лишь пригрозили обрезами, загнав продавцов и завмага в подсобки, из которых благополучно отгрузили приличную партию монгольских дубленок из ламы. И дали Лелику червонец. Отбыв трёху, он в один прекрасный день был вызван на допрос. Следователь представился Иваном Ивановичем. На вид ему было чуть больше двадцати, и Лелик всерьез его сразу не воспринял. А тот взял да и сообщил между прочим, что дело рецидивиста Леонида Прибаева, то бишь Лелика, подано на пересмотр.
– Никак амнистия светит? – криво усмехнулся Лелик, глядя, как волнуется перед ним молодняк.
А «молодняк» вдруг неожиданно перестал волноваться, вытащил из-под стола кусок арматуры и собственноручно отделал Лелика, как Бог черепаху. Еле откачали тогда вора в тюремной больнице. А когда оклемался Прибаев, спросил у Ивана Ивановича, зачем же тот бил его.
– Чтоб знал, уёжище, с кем дело имеешь, – спокойно ответил тогда лейтенант Багаев. – Я вас, тварей уголовных, пока жив, в землю загонять буду. Чтоб кровь честным людям не пили. – И врубился Лелик, что перед ним волчонок, который очень скоро станет матёрым волком. А тот его еще и папироской угостил.
И сообщил заодно, что не амнистия ждет Лелика, а смертный приговор.
Не поверил Прибаев. Уж ему-то, вскормленному на лагерной баланде, будет этот молокосос лапшу на уши вешать!
– Я на понт тебя не беру, – сказал лейтенант. И ушел.
Лелик долго думал, зачем вообще появился в его жизни Багаев. Пришел, избил, пообещал «вышак» и отвалил как ни в чем не бывало. Но на понт действительно не брал. Потому что вскоре состоялось дополнительное выездное заседание суда и Лелика приговорили-таки к исключительной мере наказания.
Вторая встреча с Иваном Ивановичем состоялась уже в блоке тюрьмы, отведенном для смертников, тех, кто дожидался исполнения приговора. Провел там Прибаев почти полгода. Строчил прошения во все инстанции, требовал разобраться, орал во всю глотку, что произошла судебная ошибка. Без результата. Никому он на хрен не был нужен. Только Милка, деваха с воли, маляву скинула[25].
«Здравствуй, мой любимый, дорогой Ленечка! Откудова ж ты прознал про сыночка? Я так рада была, когда добры люди передали от тебя посылочку с вещичками да письмецо! И за цветочки тебе спасибо! Значица не забыл ты нас. А сыночка Ленькой назвала – в твою честь. Он родился через полгода после того, как тебя за военторг посадили. Мы ждем тебя и любим. Ты освободишься, и заживем мы счастливо…»
И все такое прочее. Знать не знал Лелик, что у него на воле сын растет. И письма Милке не писал, не говоря уже о цветах и посылке. Но про все забыл, когда строки эти читал. Горло перехватило от волнения, слезы из глаз сами полились, и сердце чуть не остановилось. Любил ведь он эту шалаву Милку. Ох как любил!
И вдруг появляется Багаев. Точнее, Лелика выводят к нему, в комнату для допросов.
Сидит лейтенант за столом, улыбается приветливо. Лелик перед ним стоит в парадном полосатом мундире приговоренного.
– Чего надо? – спросил угрюмо Лелик. Он давно смирился с судьбой и приготовился умереть. Даже письма писать в инстанции перестал к тому времени. Вот только о Милке думал. Не мог забыть.
А лейтенант спроста:
– Жить-то хочешь небось?
Не ответил Лелик. Глаза только закрыл. А перед глазами Милка с ребенком на руках. Страх как жить захотелось.
Противоречивая она – человеческая натура. Уже приговорен. И знаешь, что нет пути назад. «Стенка» неизбежна. А все ж таки надеешься на чудо до последней секунды. По коридору тебя поведут на расстрел, а ты надеяться будешь. И никак по-другому.
– Не боишься? – вновь спросил лейтенант, имея в виду приговор суда.
– Я ничего не боюсь, – сказал Лелик.
– И смерти?
– И смерти. Все там будем.
– Милка снится по ночам, ребеночек, – как бы размышляя, проговорил лейтенант. – С ума сходишь, да?
– Ах ты гнида! – кинулся на него Лелик. Но тут же получил удар в голову. Потерял сознание.
Очнулся, а перед ним снова рожа Багаевал
– Слышь, – говорит, – я тебе жизнь предлагаю, а ты упорно к своему «вышаку» идешь. Письмо вот бабенке твоей писал, старался, чтоб почерк подходил, на вещички потратился. Где благодарность, не вижу?
И сломался Лелик. Подсунул ему Багаев какие-то подписки-расписки, настучать на кого-то заставил. И – пошло-поехало. Большим специалистом оказался Иван Иванович, невзирая на годы свои молодые. А специальность его была – вербовать среди зеков осведомителей. И не шушера интересовала Багаева. Он играл только по-крупному.