С т а р у ш к а (эхом). Богемистов...
С т а р и к. Бумажников, картонажников, издателей, бездельников, корректоров, редакторов, которым мы обязаны столь изящными программками, я приношу свою искреннюю благодарность солидарности всех людей. Спасибо отечеству, спасибо государству! (Старик поворачивается к императору.) Мудрому кормчему могучего корабля! Спасибо тебе, билетерша!..
С т а р у ш к а (эхом). Билетерша... хорошая...
С т а р и к (указывает на старушку). Подательница шоколада и программок!
С т а р у ш к а (эхом). Граммов... граммов...
С т а р и к. Моя супруга, спутница... Семирамида!
С т а р у ш к а (эхом). Пурга... распутица... Аида. (В сторону.) Детка моя ненаглядная, всегда обо мне вспомнит.
С т а р и к. Спасибо всем, кто оказывал мне помощь, материальную или моральную, ценную и бесценную, своевременную и своекорыстную, способствуя успеху сегодняшнего празднества! Спасибо, возлюбленный наш государь император!
С т а р у ш к а (эхом). Сударь... пираты...
С т а р и к (в полнейшей тишине). Прошу тишины! Ваше величество!
С т а р у ш к а (эхом). Качество... ситчика...
С т а р и к. Государь, моей жене и мне — нечего желать, мы довольны вполне. Сегодняшний апофеоз — достойный венец нашей жизни. Мы благодарны судьбе за долгую череду мирных лет, ниспосланных нам небом. Жизнь прожита не зря, миссия осуществилась, человечество услышит Весть о спасении! (Старик указывает на оратора, который, не замечая этого, исполненным достоинства жестом отстраняет тянущихся к нему за автографом). Человечество, вернее, те частицы, которые уцелели. (Указывает на публику.) Вы, дамы и господа, вы, возлюбленные друзья, вы — драгоценные крупицы, благодаря которым может еще завариться недурная кашица! Оратор, дорогой друг!
Оратор смотрит в другую сторону.
И если я столь долго жил в безвестности, и современники мои пренебрегали вестником, значит, был в этом свой известный смысл.
Старушка всхлипывает.
Но сегодня это уже не имеет значения, сегодня я предоставляю тебе, друг оратор,
Оратор отстраняет еще одного любителя автографов и холодно смотрит в зал.
озарить города и веси светом моей Вести!.. Передай Вселенной мою систему. Не обходи подробности, странности, выпуклости и вогнутости прожитой жизни, расскажи о моих слабостях, смешном пристрастии к сладостям... расскажи все... не забудь о моей Семирамиде.
Старушка всхлипывает.
...Расскажи, как чудесны ее бифштексы, тают во рту ее торты, радуют душу рагу и маринованные огурчики... расскажи о Берри, моей родине... Я надеюсь на тебя, красноречивый оратор... я же со своей верной подругой после долгих трудов во имя прогресса и человечества, которым служил верой и правдой, исчезну, принеся самую великую жертву — бессмысленную и исполненную высокого смысла.
С т а р у ш к а (рыдая). Да, принесем ее, увенчанные славой... Умрем и станем легендой... Именем улицы...
С т а р и к (старушке). Верная моя подруга! Ты верила в меня неизменно и преданно целый долгий век, мы никогда не разлучались с тобой, никогда, но сейчас, в час нашей славы, безжалостная толпа разлучила нас...
А мне бы очень хотелось,
очень, очень хотелось,
чтобы кости наши смешались,
чтобы кожа одна укрыла
тленье нашей
усталой плоти
и червей мы одних кормили,
истлевая в одной могиле...
С т а р у ш к а (эхом). Истлевая в одной могиле...
С т а р и к. Не исполниться этой мечте!
С т а р у ш к а. Не исполниться этой мечте!
С т а р и к. Вдалеке друг от друга разбухнут в воде наши трупы... но не будем жалеть себя...
С т а р у ш к а. Сделаем то, что дoлжно.
С т а р и к. Нас не забудут. Царь небесный сохранит о нас вечную память.
С т а р у ш к а. Вечную память.
С т а р у ш к а. От нас останется след, мы личности, а не города-уроды.
С т а р и к и с т а р у ш к а (хором). Мы станем улицей!..
С т а р и к. Соединимся же в вечности, если нас разъединяет пространство. И как были мы вместе во всех наших бедах, так вместе и умрем. (Оратору, бесстрастному, невозмутимому, неподвижному.) В последний раз... я тебе доверяю, я на тебя положился, я на тебя надеюсь, ты выскажешь все... Довершишь дело моей жизни... Простите, сир... Прощайте все!.. Семирамида! Прощай!
С т а р у ш к а. Прощайте все! Прощай, моя душенька!
С т а р и к. Да здравствует император!
Он осыпает императора конфетти и серпантином. Звуки фанфар, яркая вспышка света, словно начался салют.
С т а р у ш к а. Да здравствует император!
Оба разбрасывают конфетти и серпантин, сперва на императора, потом на оратора, потом на пустые стулья.
С т а р и к (бросая). Да здравствует император!
С т а р у ш к а (бросая). Да здравствует император!
Старики с криком «Да здравствует император!» прыгают каждый в свое окно. Тишина. Два вскрика, два всплеска.
Яркий свет, льющийся в окна и большую дверь, меркнет, тускнеет; слабо освещенная, как вначале, сцена, черные
окна раскрыты, занавески полощутся на ветру. Оратор, неподвижно и бесстрастно наблюдавший двойное самоубийство,
наконец-то собирается заговорить: обращаясь к пустым стульям, он дает понять, что он глухонемой, размахивает руками,
тщетно стараясь быть понятым, затем начинает мычать: У-У-ГУ-НГЫ-МГЫ-НГЫ... Бессильно опускает руки, но вдруг лицо
его светлеет, он поворачивается к доске, берет мел и пишет большими буквами: ДРРЩЩЛЫМ... ПРДРБР. Поворачивается
к публике и тычет в написанное.
О р а т о р. Мгнм... нмнм... гм... ыгм...
Рассердившись, резким движением он стирает с доски написанное и пишет заново: КРР ГРР НЫРГ. Поворачивается
к залу, улыбается, словно не сомневается, что его поняли и он что-то сумел объяснить, указывает, обращаясь к
пустым стульям, на надпись и, довольный собой, застывает в неподвижности, затем, не видя ожидаемой реакции,
перестает улыбаться, мрачнеет, ждет, вдруг недовольно и резко кланяется, спускается с эстрады и направляется
к главной двери в глубине, завершая свое призрачное появление: прежде чем выйти, он еще раз церемонно
раскланивается перед стульями и императором. Сцена остается пустой со стульями, эстрадой, паркетом, засыпанными
конфетти и серпантином. Дверь в глубине широко распахнута в черноту. Впервые слышатся человеческие голоса,
гул невидимой толпы: смех, шепот, «тсс», ироническое покашливание, поначалу потихоньку, потом громче, потом
опять стихая. Все это должно длиться довольно долго, чтобы реальная публика, расходясь, унесла с собой это
впечатление. Занавес опускается очень медленно.