Наблюдая за этим воробышком, Ольга Палем вдруг болезненно ощутила, что ее чувство, как никогда, именно теперь нуждается в ответном отклике. Да, пришло время, чтобы спросить:
— Я жду… любишь или не любишь? Не лучше ли уж сразу сказать мне «да», чтобы не изнурять меня в ожидании.
Довнар с деланным величием раскурил папиросу «Элегант», долго не знал, куда бросить обгорелую спичку, и наконец он воткнул ее в горшок с цветами герани.
— Ну, знаешь ли, — стал говорить он, отводя глаза в сторону, — я не привык расточать высокопарные слова, которыми пестрят страницы бульварных романов. В конце-то концов, — убежденно произнес Довнар, — между разнополыми особями существуют именно те отношения, которые и вызывают к жизни именно такие слова, которые ты ожидаешь слышать…
Слова текли, текли, текли — опять как вода из крана, который лучше сразу закрыть, чтобы не погибнуть в их потопе.
— И ты, — спросила Ольга Палем, — сначала желаешь иметь эти отношения, чтобы только потом разукрасить их словами?
— Стоит ли этому удивляться? — ответил Довнар. — Известно, что дом сначала строят, а потом его красят.
— Не старайся придумывать отговорки. Я не милости у тебя прошу, а только слово… одно лишь слово. Умри, но не давай поцелуя без любви. Кто так сказал?
— Не помню, — поежился Довнар с таким видом, словно ему подали к столу нечто заманчивое, но вряд ли съедобное.
— Но сказал их умный человек, так и мы будем умнее. Разве ты, Саша, не знаешь о моих чувствах?
— Догадываюсь, — сухо кивнул Довнар.
— Скажи на милость — он догадывается! — с явной издевкой произнесла Ольга Палем. — Да моя Дунька Шкваркина раньше тебя догадалась… Я же вижу! Все вижу. Ты ходишь вокруг меня, словно кот вокруг миски со сметаной. Ты льнешь ко мне, ты ищешь моего тела, но при этом боишься связывать себя словами любви… Трус! — крикнула она. — Ничего не получишь.
— Это уж слишком, — наигранно возмутился Довнар. — Вот уж не думал, что моя благородная сдержанность будет оценена именно таким образом…
— Теперь уходи, — невозмутимо сказала Ольга Палем.
— Уходить? Не понимаю — куда?
— К своей мамочке…
Сгорбленный, волоча ноги, Александр Довнар ушел. На этот раз она уже не слышала его музыкального свиста…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Было уже далеко за полночь, а Ольга Палем даже не прилегла.
На кухне во всю ивановскую храпела Дунька Шкваркина, у которой, — после прибавки к жалованью — никаких проблем больше не возникало. В печи жарко отполыхали поленья, красные угли погасали, зловеще отсвечивая голубыми огнями. К ночи разыгралась вьюга, стегала в окна пригоршнями снега.
Ольга Палем блуждала по комнатам.
Думала, сравнивала, отвергала, привлекала…
Мучилась!
Неожиданно вздрогнула: кто-то не звонил с лестницы, а лишь тихо скребся в двери, как скребется виноватая собака, умоляющая хозяина не оставлять ее в такую ночь за порогом.
— Кто там? — почти шепотом спросила Ольга Палем.
— Я… опять я.
Довнар вошел, сразу опустился перед ней на колени.
— Прости, — повинился он, не подымая на нее глаз.
— Я действительно люблю тебя… даже очень. Безумно! Но ты права: мама запретила мне выражать свои чувства, чтобы я не связывал себя никакими словами… Прости, прости, прости! Если только можешь, умоляю — не мучай меня. Сжалься.
Не вставая с колен, Довнар расплакался.
Ольга Палем водрузила руки поверх его головы с идеальным пробором, словно на святой аналой перед причастием:
— Значит, любишь?
— Да.
— Клянись!
— Клянусь.
— Тогда, мой любимый, можешь смотреть…
Резкими движениями она стала разрывать на себе одежды, выкрикивая с каким-то упоением, словно молилась:
— На! На! На! Получи же наконец…
И, совершенно голая, переступив через клочья своих платьев, двинулась на него, гордо выставив остроторчащие сосцы женщины, которая все уже знает:
— Если любишь, так… на!
Читатель-мужчина может закрыть мой роман.
Но читательница-женщина, думаю, не оставит его.
6. ЖЕНЩИНА НЕ ДОЕСТ…
Больше всех радовалась Александра Михайловна Довнар, вдохновенно растрепавшая всем знакомым и незнакомым:
— Вы не представляете, как повезло Сашеньке! Отныне мое материнское сердце спокойно… Просто чудо! — восклицала она восторженно. — Мой сыночек нашел женщину, которая всегда под боком, живет этажом выше. Но, что особенно меня устраивает, так это то, что она ничего Сашеньке не стоит… ни копеечки! Согласитесь, что по нынешним временам это большая редкость.
Опытная матрона, сама усиленно ищущая себе доходного мужа, мадам Довнар всячески поощряла удобную связь сына с госпожою Палем. Сам же Александр Довнар действительно увлекся молодою соседкой, легкие шаги которой на втором этаже явственно слышал в своей комнате. Но при этом студент хотел бы казаться перед сверстниками эдаким равнодушным фатом, который привык менять женщин как перчатки. На самом же деле Ольга Палем сильно растревожила его сердце. Он даже прифрантился и заимел тросточку, желая нравиться, но деньги тратил все-таки в разумных пределах, не допуская излишеств…
Сорил медяками больше по мелочам — когда бутылка лимонада, когда кекс из кондитерской Балабухи или крошечные пирожные.
— Я знаю, ты любишь птифуры, — уверял он женщину.
Она их раньше презирала, но теперь… полюбила.
Чтобы придать себе значимость, Довнар иногда рассказывал Ольге Палем не то, что с ним было, а то, что случилось с другими, приписывая себе спасение утопающих в бушующем море или безумную драку с околоточным, который спасался от него постыдным бегством. Конечно, женщина догадывалась, что он привирает, дабы предстать перед ней в наилучшем, героическом свете, но любое вранье выслушивала без возражений, ибо сама тоже грешила всякими фантазиями.
Именно в этот период, когда душа Ольги Палем была преисполнена счастьем, они посетили театр — новый для Одессы, строенный взамен сгоревшего. Здесь их увидел полицейский пристав Олег Чабанов (человек, кстати, очень порядочный). Хорошо извещенный в том, «кто есть кто», он любезно раскланялся перед нарядной цветущей женщиной:
— Как поживаете, Ольга Васильевна? Судя по радости на вашем лице, жизнь складывается так, что лучше и не надо.
Палем мановением руки указала ему на Довнара:
— Рекомендую — мой жених! Будущий Эйлер или Араго, а может быть, Боткин или Захарьин…
Впрочем, сам Довнар не пытался разрушить ее трепетных иллюзий, никогда не возражая против этого любовного «титула», каким Палем открыто награждала его в любом обществе, с большим желанием выдавая себя за «невесту» Довнара. Между ними возник случайный разговор:
— Саша, хочу тебя спросить… давно хочу.
— Ну?
— Когда ты на мне женишься? — спросила Ольга Палем.
— Глупенькая! — расхохотался Довнар. — Вот уж не ожидал такого наивного вопроса… Неужели сама не знаешь, что студентам жениться запрещено. На то мы и студенты, чтобы не связывать себя кастрюлями и пеленками…
Ольга Палем проверила: Довнар говорил правду.
Значит, ей суждено ждать и ждать, когда возлюбленный обретет диплом, и тогда она станет… знать бы — кем? Или женою учителя гимназии, или женою врача.
Ничего, она терпеливая — дождется светлого часа!
Между тем в эти же дни Довнар отыскал своего старого приятеля гимназических лет — Стефана Матеранского.
— Ты же знаешь, — взволнованно рассказывал он ему, — что до сих пор я тратился на женщин в доме Фанни Эдельгейм, что было весьма разорительно для моего кармана. Но теперь, ты не поверишь, я встретил пылкую, очень интересную женщину. Конечно, — глумливо хвастал Довнар, — она изображала недотрогу, умоляла пощадить ее невинность, но не на такого напала… Я свое с нее взял! Здорово, верно?