Носилки остановились, Горотеон не повернул голову в сторону будущей Царицы, лишь когда она поклонилась в ноги своему Царю, как рабыня, потому что он её господин, и встала тут же, едва не покачнувшись под тяжестью мантии — она не рабыня, в точности, как учила её старуха, — она увидела, что Горотеон стоит на тех же ступенях, что и она, и подаёт ей руку, чтобы та вошла на носилки, украшенные парчой, мехом и золотом. Рука будущего мужа была тёплой, почти горячей, а вот взгляд пронизывал холодом.
Уже стоя на носилках, по левую сторону от своего Царя и господина, она опустила на мгновение взгляд на свою руку и увидела запёкшуюся кровь, в свете солнца она была бурой, комки забрались под расписанные ногти и смыли узоры на руках. Айола почувствовала тошноту и то, насколько же тяжела её мантия, и как давит корона. В глазах помутилось, люди, бесконечно выкрикивающие, прославляющие Царский род, покачнулись, она чувствовала тошноту такой силы, что была не в силах остановить это, ноги её стали подкашиваться, а сама она падать в небытие. Чья-то сильная рука осторожно удержала младшую дочь Короля, она чувствовала, как облокотилась на что-то холодное — камни на мантии Царя, — и, смотря в одну точку, позволила себе мгновение так необходимого ей отдыха. Придя в себя, она глянула на своего Царя и господина, но его лицо оставалось неподвижно и сурово.
Их носилки пронесли по самым главным улицам города, который оказался большим, с широкими улицами. Люди приветствовали своего Царя и будущую Царицу, они кричали, бросали дары прямо на носилки, танцевали и радовались так, словно это была их свадьба. За процессией ехали обозы с вином и хлебом, который получал каждый житель и даже раб, в такой день не было разницы между торговцем и вельможей, рабом и господином, все были равны в своей радости за Царя и будущего законного наследника. Казалось, весь город был пьян, где-то стали возникать драки и пьяные крики, стража зорко охраняла порядок, только кровь жертвы будущий Царицы, и кровь самой Царицы, когда Царь войдёт в неё, пролив своё семя, зачав законного наследника, должна пролиться в этот день. Ругающиеся быстро смирнели, и даже заклятые враги останавливали распри, откладывая спор на следующий день.
В огромной зале, где вовсю шло пиршество и продолжалось бесконечное подношение даров, от которых у Айолы уже кружилась голова, Горотеон сидел так же недвижимо и безучастно. Девушка начинала думать, что он и вовсе сотворён из камня. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни разу за всё время он не посмотрел в сторону своей будущей Царицы. Послы и посланники дальних Королевств кидали к ногам Царя и будущей Царицы диковинные ткани и украшения из драгоценных камней, в дарах были странные птицы с зелёными перьями и кони статью под стать Горотеону и его воинам. Лицо будущего Царя не изменилось ни разу, даже когда перед ним поставили пару наложниц — подарок от давнего друга и владыки соседних Земель. Наложницы были красивы и не могли не вызвать интереса у мужчины, что и показали окружающие мужи, которые смотрели заворожено на прекрасный танец и тела, обещающие много наслаждений Царю и господину Айолы.
Горотеон смотрел в одну точку и, казалось, не замечал своей юной жены, и лишь когда рука её протянулась к сочной ягоде, он остановил её, показав глазами, что ей не следует есть. Айола удивилась, но не посмела ослушаться Царя. Старуха ничего не говорила про запрет на еду, но Горотеон и сам не прикоснулся к яствам, лишь отпил пару раз из своего кубка. В своём же Айола обнаружила просто ключевую воду, не разбавленную даже до лёгкого розового цвета вином.
Она была голодна, мантия, которую снова надели на её плечи после поданного знака Горотеона, показалась ей ещё тяжелее, она чувствовала головокружение и странный привкус во рту. Никогда прежде младшей дочери Короля не приходилось голодать, сейчас солнечный день и ночь делали свой полный круг, а всё, что было во рту у Айолы — несколько глотков родниковой воды.
Горотеон шёл рядом, Айола еле поспевала за его широкими шагами, иногда он замедлял шаг. Люди, окружающие Царя и будущую Царицу, глубоко кланялись и расступались, пока они проходили по зале для пиршеств, по шёлку, который вёл их из залы, по широким ступеням, в храм, где утром приносила жертву Принцесса. Храм был так же сер, свет заходящего дня едва проникал в него, Главная Богиня не была видна, лишь когда подошли ближе, она осветилась множеством свечей, и раздались песни Жриц, уже не столь пугающие, как утром, но более пронзительные.