— Конечно, есть, дитя моё, — старуха не выразила удивление. — В вашем Королевстве мужчины слабы духом, поэтому живут с одной женщиной, Царь Дальних Земель — сильный мужчина, он нуждается в ласках многих женщин, и может одарить многих.
— Тогда зачем ему я? — Айола понимала, что переходит границы, но она должна была знать, должна была понимать нравы своего будущего Царя и господина.
— Чтобы дать ему наследника, конечно, — старуха смерила взглядом Айолу и продолжила. — Великий Царь мудр, но, боюсь, он ошибся в своём выборе, дитя моё.
— Что это значит?
— Царь Горотеон овдовел, не прошло ещё и половины зимы, от цвета до цвета, по-вашему, его жена, прекрасная Ирима, умерла в родах, так и не произведя на свет младенца, но это не имеет значения, потому что младенцем была девочка. До этого Ирима не могла зачать три зимы, тогда как наложницы зачинали и рожали младенцев, чаще мальчиков. Не похоже, что ты сможешь зачать или родить, дитя моё.
— Но если уже есть младенцы мужского пола, для чего Царица?
— Кто же оставит в живых ребёнка мужского пола Царской крови, дитя? Наследник должен быть законным и Царских кровей. Его должна произвести на свет Царица, а не наложница. — Старуха говорила так, словно эта информация точно такая же, как новые слова «канализация» или «парча».
— Твоя свадьба через четыре дня, дитя.
— Как?
— Лён две недели цветёт, четыре недели спеет, прошло шесть недель, как ты отправилась в путь, на седьмую его собирают. Жрицы Верховной Богини знают твой лунный цикл, лучшее время — через четыре дня, — она обернулась к рабыням и быстро сказала что-то на всё ещё незнакомом Айоле языке. Те быстро подбежали к девушке и стали снимать с неё одежды.
Ей казалась, что прошла целая вечность с тех пор, как рабыни обнажили её тело, а потом омыли её невероятно горячей водой. Они вырывали каждый волосок на её теле, и это было подобно пытке, она кричала, извивалась, особенно когда проворные руки добрались до самых нежных мест девушки. Никогда до этого она не слышала, чтобы волосы, данные Богами и природой, удалялись с тела женщины, она завизжала, но старуха зажала ей рот рукой и зашелестела.
— Ты хочешь вызвать гнев своего господина? Он страшен в гневе, девочка.
— Я будущая Царица Дальних Земель, как ты смеешь говорить со мной в таком тоне, — она оттолкнула старуху и смотрела на неё в гневе.
— Ты будущая Царица, но даже будучи Царицей, ты вольна распоряжаться жизнью только своих рабов. Я не твоя рабыня, а ОН полностью владеет твой жизнью и смертью, и лучше бы тебе не злить его, дитя, чтобы смерть твоя была лёгкой, — она шипела и ходила вокруг. — Лучше бы тебе поступить так, как говорю тебя я, иначе он сам избавит твоё тело от волос раскалённым маслом! Никто не смеет предстать перед Царём в неподобающем виде, никто!
Она крикнула что-то рабыням, и те продолжили своё дело. На этот раз Айола лежала тихо и не дёргалась, помня слова старухи. Она предпочла бы смерть, чем подобную муку, но не смерть от кипящего масла.
Через время её волосы струились, подобно шёлку, в который были вплетены жемчужины в цвет льна. Кожу на всём теле натёрли сначала колючей мазью, старуха сказала, что это для того, чтобы она стала нежнее лепестков роз, а потом умаслили ароматными «кремами», чтобы тело её было подобно шёлку, что покрывал сейчас плечи девушки.
Из всех тканей, которые узнала, более всего Айола не любила шёлк — холодный и скользкий, он скользил по коже змеиным шипением и не приносил тепла.
— Сейчас придёт Царь Готореон, ты должна понравиться ему, если хочешь, чтобы свадьба состоялась.
— Что это значит?
— Царь посмотрит на тебя, дитя, и скажет, согласен ли он взять тебя в жёны.
— Я же уже здесь, он просил моего отца.
— Это мало что значит, дитя. Ты должна понравиться Царю сейчас, в нагом виде.
— А если я не понравлюсь? — ледяной страх закрался в душу младшей дочери Короля.
— Скорее всего, он отправит тебя обратно к отцу, он справедлив, не твоя вина, что груди твои не налились, и бёдра не готовы ни к встрече с мужем, ни к рождению наследника, но если ты не понравишься ему сильно — он вправе лишить тебя жизни.
— Оооооооо, — Айола медленно оседала на пол, на котором был расстелен ковёр из меха ламы. — Почему я раньше не знала?
— Что бы это изменило, дитя моё, — старуха сочувственно вздохнула. — У тебя было шесть недель незнания, хуже смерти только ожидание смерти. Встань ровно, встань и спрячь свои слёзы, твои глаза слишком фиолетовые, это может не понравиться Царю. У Иримы были черные, как ночь, глаза, она держала голову прямо, даже когда жрицы предсказали ей девочку и скорую кончину, он до сих пор горюет по своей жене, и твои глаза могут не понравиться Царю.