— Ненавижу тебя, ненавижу, — он поднял её, как тряпичную куклу, и бросил на ложе, так, что разум, казалось, покинул голову её, и Эвиси упала в беспамятство.
Открывала она глаза с болью, словно песок был там, руки её были тяжелы, подобно каменным плитам, как и ноги, а голова налита раскалённым маслом, стоило ей повести глазами, как пища, что вкушала Эвиси, вышла из неё, и только Гелан, который был рядом, сумел подхватить Королеву и придержать её.
— Уйди, — нашла в себе силы прошептать Эвиси.
— Помолчи.
Эвиси не понимала, сколько времени прошло, но всё время, пока голова её была подобна котлу с кипящем маслом, каждый раз, когда она открывала глаза свои, воин Гелан был рядом. Он даже приносил ей еду и относил Эвиси к месту, где можно было справить нужду. Они почти не разговаривали. Всё, что спросила Королева:
— Мы разве одни здесь?
И услышала ответ, что постоянно мужчины живут в поселении, но никто не захочет видеть там дочь самого Царя Дальних Земель, так что лучше ей оставаться здесь.
— Почему ты не убил меня?
И услышала ответ, что пока в этом нет нужды, и позже он обязательно сделает это…
Ещё через время она почувствовала себя лучше и встала с постели сама от чувства голода, голова её ещё кружилась, но боли не было в ней. К своему удивлению, она увидела Гелана, который спал рядом с ней, и нога его, нагая, выглядывала из-под покрывала. Эвиси увидела след от ранения, которое нанесла она. Не глубокий, но плохо заживающий. Эвиси разбиралась в ранах, не один раз рукам своим она наносила лёгкие ранения, пока научилась обращаться с ножами и стилетом. Она прикоснулась пальцами к ране, отчего Гелан вздрогнул и проснулся, смотря на неё.
— Ты должен был обрабатывать рану.
— На шелудивом псе всё быстро заживает.
— Даже раны пса требуется обрабатывать должным образом.
— У нас есть лекарь, он в поселении, я был немного занят…
— Ты позволишь? — она ещё раз прикоснулась к ране, надавив сильнее. — Это будет болезненно, но вскоре рана твоя затянется, как и не было.
— Почему ты делаешь это?
— Что?
— Почему ты подумала о семьях наших и детях, почему думаешь о ране моей?
— Так учили меня, и… ты тоже заботился обо мне, хотя ненависть и полыхает в сердце твоём. Мне же не за что ненавидеть тебя, воин.
— Я похитил тебя, Королева.
— Ты схватил мальчишку, который нанёс тебе рану. Говорят, в сердце мужа ненависть может жить всю его жизнь и передаваться от отца к сыну… неудивительно, что ты захотел убить меня, узнав, кто я. Если бы ты схватил Сеилну, служанку мою, то воспользовался бы телом её и отпустил, и даже людская молва не осудила бы её в такой день. Я — не Сеилна. Но это не вина твоя, воин.
— В речах твоих много мудрости, Эвиси, но мало смысла.
— Вероятно, ты прав, я не много понимаю в жизни и в ненависти, но я понимаю в ранах, позволь, — она встала и взяла нож, чтобы вскрыть нарыв.
— Нож в твоих руках, Эвиси — опасен, я понял это.
— Что ж, возможно, придёт время, и я убью тебя, воин, но не сегодня, — она раскалила металл над пламенем свечи и сделала так, как однажды ей обрабатывали ногу после падения с коня. Тогда-то муж её Меланмир и запретил вставать ей на спину жеребца её… Только Эвиси давали отвар, от которого она не чувствовала боли, а сейчас не было такого отвара, однако ни стона не услышала Королева Эвиси, и через время и она, и воин уснули, кутаясь в тёплые меха.
— Что это? — спросила Эвиси, когда смотрела, как вдали разгораются костры. Они стояли на обрыве скалы уже давно, иногда издали доносился звук голосов, но чаще было тихо. Она знала, что видит поселение, про которое говорил Гелан.
— Праздник Солнца и Плодородия, если перевести на ваше наречие, как в Теренсии, где правит муж твой.
— Разве ваше поселение не в Провинции за Горами?
— Так и есть, но от Провинции его отделяет хребет, видишь, вооооон тот, и в самой Провинции не видят, как народ празднует этот день, ведь он запрещён.
— У Главной Богини нет такого праздника.
— Нет, но когда-то давно, до того, как Дальние Земли захватили нашу Провинцию, наша сторона называлась… ты не знаешь этого языка Эвиси, но в переводе это означает «Край» — конец, граница. Наши люди не поклонялись Главной Богине, женщины были вправе выбирать себе мужей, а мужья — жён. Наши праздники были светлыми, а храмы высокими. У нас не было казней и не было пыток. Всё, чем дорожили мы — это наша свобода и наша руда, но Дальние Земли отняли у нас и то, и другое.