Это было жарко и тесно, казалось, его охватил жар, лихорадка, казалось, всё тело мучается в тесноте своей оболочки. Это было лучшее, что когда-либо ощущал, делал, думал или мечтал Царевич Эарсил, сильнее боли и сильнее страха, сильнее любых законов, но не сильнее любви, что ощущал он в сердце своём к Биоввене.
Эарсил ощущал, что не удержит вес свой, что с каждым толчком он словно слабеет, даже глаза его видели плохо и слух притупился, он перевернулся на бок и увлёк за собой девушку, делая пару толчков, ощущая, как семя его покидает тело его, чтобы оказаться в теле Биоввены.
Первое, что услышал Эарсил, были птицы, второе, что ощутил — соль под губами его.
— На щеках твоих слёзы, Биоввена, — он не чувствовал себя обеспокоенным, он не чувствовал ног своих, рук и тела, — почему ты плачешь?
— Я не знаю, — девушка улыбнулась, — это неведомо мне.
— Надо встать, земля жёсткая для тебя.
— Она не была такой уж жёсткой, — улыбнулась.
— Знаешь, Аралан однажды сказал, что он не терпит в покоях своих наложниц или рабынь, когда они перестают ублажать тело его… Он сказал, что обнимать потом женщину — мучение для мужчины, но я не чувствую такого, я хочу обнимать тебя, целовать, я хочу…
Биоввена улыбнулась, позволяя целовать себя и целуя в ответ.
— Я знаю, чего ты хочешь, Царевич, но я ощущаю боль…
— О чём ты говоришь? Я сделал больно тебе?
— Я выбрала тебя, Эарсил, — когда Эарсил смотрел на пятно на белом льне и нежной коже бедра Биоввены.
— Ты говорила, что…
— Что я позаботилась о духе и теле многих воинов, Царевич? Никто не задаёт таких вопросов женщине, даже если ты сын Царя Горотеона, ты не можешь задавать мне подобных вопросов.
— Надо было сказать…
— Тогда бы ты никогда не сделал меня своей, Эарсил!
— Откуда тебе ведомо? Сделал бы…
— Моя мать провидица, забыл?
— Я помню это, Биоввена, — Эарсил привлёк к себе девушку, — я люблю тебя, Дарующая жизнь, сердце моё, дух и помыслы принадлежат тебе.
— А тело?
— Тело моё неразделимо с помыслами.
Листва деревьев становилось яркой, сочная трава высохла под невыносимо жгучим солнцем, а потом припала к земле под струями дождей.
— Ты велел воинам возвращаться и оставил только свою стражу, Эарсил, если бы я не говорила с тобой и не видела, что твой разум светел, я бы сказала, что ты обезумел!
— Разве что-то угрожает мне в лесах этих или горах? Здесь не осталось ни одного мятежника.
— Ты не можешь этого знать! Это опасно… и это…
— Воины выражали недовольство, я не мог больше держать их здесь, среди этих гор, давно я должен был покинуть место это, но не ведаю, как покинуть тебя. Скажи, когда сойдут снега, ты ещё будешь здесь? Я найду тебя, когда вернусь сюда?
— Ох, Царевич, ты не вернёшься, здесь ты словно затерянный дух, и разум твой забыл то, кем был рождён ты, и долг свой, но переступив ступени дома своего, дворца Горотеона, разум твой и сердце скоро найдут успокоение, как и тело твоё. Во дворце довольно рабынь, и скоро у тебя появятся наложницы, а потом, когда придёт время…
— Биоввена разум твой не ведает того, что говорят уста твои. Скажи, найду ли я тебя, когда вернусь сюда?
— Нет, не найдёшь. Как только ты покинешь места эти, мы перейдём горы, и след наш затеряется. Безумие оставаться здесь в сезон буранов. Моя мать жила в этой хижине, недалеко было поселение, но и она перебралась туда, невозможно представить себе жизнь здесь, среди снегов и диких зверей.
— Я заберу тебя.
— Наложницей? Ты, верно, лишился разума, и не ведаешь, что говорят уста твои. Я не стану наложницей.
— Жизнь наложницы не так и плоха… Много возможностей откроет она для тебя, всегда будет сыто тело твоё и удовлетворён дух, много камений будет у тебя и украшений, что радуют дух женщин.
— Возможностей?! Возможность сидеть взаперти, в покоях своих, и ждать, пока господин, — с пренебрежением, — призовёт меня, чтобы удовлетворить тело его, и смотреть, как следующие ночи он призывает другую, и так из-за дня в день, пока я не надоем своему господину? — с издёвкой. — И он не велит бросить меня на потребу воинам или на растерзание оголодавшим зверям, или, если будет добр, найдёт мне мужа и даже заплатит монеты ему за позор его? Ты совсем не знаешь меня, Царевич, если предлагаешь такое!
— Я не могу позволить тебе уйти! — глаза Эарсила темнели, и он, как никогда, понимал брата своего и то, как охватывает Аралана гнев, и как сложно противиться силе этой человеку.
Эарсил был рождён Царевичем в стенах дворца отца своего Горотеона и не ведал отказа ни в чём, даже более брата своего, которого воспитывали в строгости и страхе перед законами Дальних Земель и Главной Богини.