Замысел сего повествования не предусматривал возвращения к истории Эркема Йылмаза, который много лет назад едва не умер от голода в общинной каталажке Майенфельда. Однако вышло иначе — в силу случайного переплетения жизненных путей и даже непостижимой логики жизни.
— Долго это будет тянуться? — рявкнул Амброс, обращаясь к черноволосому человеку, судя по всему чужеземцу, со стоической невозмутимостью дымившему сигаретой возле тачки с асфальтом.
— Я?
— Да, вы. Долго еще?
— Спросить началнык. Я тачка толкай.
— У вас не найдется сигареты?
— Вы пэрвый говорить мнэ «вы».
— Огоньку?
— Работа дэрмо, началнык дэрмо. Дом хорошо.
— Откуда вы?
— Турок.
— Из каких мест в Турции?
— Каппадокия. Дэрэвня на горэ.
— Почему же вы уехали?
— Правительство — дэрмо. Я строить дом на горэ. Но гора падать на дом. Тяжелая жизнь. Умэрэть с голоду. Почти.
— Преследовали за политику?
— Нэ политика. В дэрмовую Швэйцарию. Умэрэть с голоду. Долгая-долгая дэло.
Позади какой-то человек начал размахивать ядовито-зеленым ковшом.
— Кажется, теперь путь свободен. Ну пока. И спасибо за сигарету.
Амброс включил мотор, и машина, подпрыгивая на грудах щебня, понеслась дальше, а дорожный рабочий Эркем Йылмаз взялся за тачку.
Когда они достигли рейнской дамбы и вышли из машины, было уже прохладно. Фён окончательно утих, и сланцево-серые облака, похожие на глыбы пакового льда, медленно проползали над Почивающим Папой.
— Вот-вот дождь будет! — крикнул Амброс.
Но девочки не обратили на это внимания, а может, вообще не слышали его. Они уже семенили по заросшему кустами ограждению от высоких вод вниз, в необозримую пойму, к овечьему стаду, пробавлявшемуся там поздней, худосочной травой. Они кричали и смеялись, когда стадо испуганно расступилось, рассеялось; они играли в салки и сами становились ягнятами. Блеяние сотен овец повисало в набухшем дождем и наполненном басовитым гудением высоковольтных линий воздухе. Опоры ЛЭП с усталыми от груза плечами шагали по заливным лугам в сторону примостившегося на гребне Кура.
Бауэрмайстер — сам готовый считать себя еще мальчиком и не способный устоять перед искушением погорланить и побеситься — бурно возликовал, размахивая руками, скатился с дамбы, подбежал к детям, схватил Эстер и подбросил ее в воздух, а догнав Мауди, подбросил и ее, он кувыркался и даже пробовал ходить колесом.
— Что может воздушный пешеход?! — крикнул он так громко, что крик перешел в кашель.
— Ходить по воздуху! По воздуху! — смеясь, ответила Эстер и начала резво подпрыгивать. — Ну-ка догони! Поймай меня!
Рыжая челка искрой мелькнула перед носом у Амброса. Он дал Эстер фору и с львиным рыком бросился вслед. Они исчезли из виду, становясь все меньше, превращаясь в карликов. Голоса тоже терялись в пространстве. Оставался лишь глухой однотонный шум в проводах да сердитый надрыв овечьего блеяния, доносившегося с разных сторон.
Оставалась и Мауди. Она долго смотрела им вслед, хотелось куда-нибудь уйти. Но она не могла двинуться с места. К ней ковылял ягненок с расползающимися ножками и любопытной мордочкой, но потом он повернул назад и принялся щипать траву.
Взгляд ребенка был устремлен в пустоту. Мягкие линии губ подрагивали, веки судорожно трепетали, усиливая мерцающий блеск зеленых, как озерная гладь, глаз. Ветер полоскал и сбивал на сторону светло-русые волосы до плеч.
И вдруг ребенок, всегда не очень-то многословный, начал говорить. В таком стремительном темпе, которого с трудом достиг бы и виртуоз речевого искусства.
— …мамауткаплакаланавзрыдаонвсеприхорашивался
иприхорашивалсячутьнецелыйденьдорогойгосподин
мнедавайтебудемдрузьямисказалмолодойселезень
растопыривкрыльятутунасбылмагазинлатуродевает