Что правда, то правда. Артуро Бенедетти Микеланджели мог рассчитывать на безгранично благодарную публику. Независимо от того, что, независимо от того, как он это что играет. В любом случае триумф обеспечен. Появись он только на сцене, и после его, наверное, уже недалекой смерти можно будет сказать: Я еще его застал. Я видел, как он играет, на что собеседник отреагирует восклицанием: Как? Вы его видели? В ответе отразится свойственное жителю долины повышенное чувство меры: Да. Случайно, на самом деле.
Таллоне принес в костюмерную ведро кипятка. Маэстро опустил руки в ведро и устроил в нем маленькую бурю, не подавая никаких признаков боли. Только верхняя губа подрагивала, отчего шевелились усы. Таллоне взял лак для волос, покинул маэстро и вышел на подиум.
Зал взорвался рукоплесканиями, гром оваций. Не обращая на них внимания, Таллоне направился к роялю (видимо, он давно привык к этой ошибке зрителей) и начал обрабатывать клавиши. Овации мгновенно захлебнулись. Настройщик удалился. Снова раскаленная тишина, кипяток все круче и круче. А потом ликованию уже не было предела. Мощным хором громыхало «Bravo!» и еще более значительное «Bravi!», ноги копытили пол, галерка исходила приветственным свистом.
— Он хочет что-то сказать! — крикнул узколицый господин, возвышаясь над головами.
Прошло какое-то время, пока галерка не угадала призывающий к спокойствию жест человека на подиуме.
— Почтеннейшая публика! Друзья музыки из моего родного Якобсрота!
— Как он лихо чешет по-немецки! — прошелестела дама с фиолетовыми волосами на ухо такой же фиолетовой подруге.
— Он просто прелесть! — восхитилась капельдинерша.
— Все это шоу. Он отродясь не был якобсротцем, — прошипел ее коллега.
Марго стояла открыв рот, и еще несколько человек застыли с такой же гримасой.
— Нет, это непостижимо! — воскликнула она и была незамедлительно зашикана дамой с глазированным лицом.
Эта дама была женой художника Лео. Он сидел с окаменевшим торсом, скрестив руки и музыкально вскидывая голову (на которой серебрились узкие очки), как раз перед ней.
— Я позволю себе предложить сегодня вашему вниманию «Каприччо на отъезд возлюбленного брата» СБП 992. В этом восхитительном произведении, которое Бах сочинил, когда ему едва исполнилось девятнадцать лет, я вот уже четверть века черпаю утешение и радость жизни. Мною движет настоятельная потребность преподнести вам СБП 992 как дар вашему сердцу. Это печальный дар, он навеян грустью расставания. Сочинение начинается нежным ариозо. Этому ариозо юный Бах предпослал программное пояснение, девиз, так сказать. Он звучит так: Ариозо. Обращение к друзьям с просьбой удержать его — имеется в виду брат Баха, дамы и господа, — дабы удержать его от отъезда. Сейчас я исполню это для вас.
Никто не мог объяснить, как произошло это несчастье. Полицейский Эдуард Флоре, прозванный Эсбепе, потому что знал назубок Список баховских произведений, грушеносый парень в мятом мешковатом фраке, каким-то чудом оказался на сцене. Он сел за драгоценный инструмент (напомним о кашемировых покрывалах в количестве 431 шт.), накрыл своими клешнями клавиатуру и начал так жалко перевирать музыку, что на галерке и то поняли: там внизу явно какое-то не то. Даже вдохновенно вскинутая голова Лео лишилась музыкального ореола.
За кулисами не иначе как орудовал сам дьявол. Взаимообвинения, угрозы санкциями, беспорядочная беготня, разумеется на цыпочках. Полная растерянность. Однако нет худа без добра. Впервые представился случай испытать в деле новую радиоаппаратуру, которой городская управа щедро одарила «Ферейн друзей Концертного зала». Шипение, шорох, треск, свист ворвались в помещения за и под сценой, сотрясали пульт светотехника. Даже зал кафе отозвался радиопосланием: Сигнал принят!