Сысоев находился далеко и выглядел на редкость довольным жизнью. Интересно, что ему пообещали за помощь? Он, конечно, идиот, но не настолько, чтобы делать подлости исключительно из любви к искусству. Должна быть соразмерная плата. Соразмерной могла быть, например, помощь Сысоеву-старшему. За что-то менее значимое младший бы даже пальцем не шевельнул. Он несовершеннолетний, но покушение на члена правящего семейства ему не спустят. Почему он был уверен в обратном? Считал, что его участие никто не заметит?
Об этом я размышлял всю разминку, на удивление короткую, об этом я размышлял и в столовой, где мы с Деном сидели за столиком вдвоем. На нас посматривали, но никому не приходило в голову узнавать, что случилось с тремя из нашей пятерки. Никому, кроме Сысоева, который подошел, довольно ухмыляясь и спросил:
— Парни, а где ваши девчонки? Они так здоровски скрашивали серые школьные будни…
Он тяжело вздохнул, как будто действительно переживал за Полину и Светлану. И это меня так выбесило, что я схватил его за школьный галстук, припечатал к столу и прошипел:
— Чем тебе обещали заплатить?
— Елисеев!
К нашему столику бросились сразу несколько преподавателей, в том числе и наш куратор. На мой взгляд, переживать им было не о чем. Магию я не использовал, а Сысоева припечатал лбом, за которым все равно ничего жизненно важного не было. Сысоев зло пыхтел, пытаясь извернуться, но у него не только с магией были нелады, физически он мне тоже существенно уступал.
— Пусть, дерьмо собачье, а то пожалеешь, — с ненавистью выдохнул Сысоев, когда группа его поддержки была уже почти у нашего столика.
Ответить я не успел, потому что он внезапно закатил глаза, захрипел и заскреб пальцами по скатерти, собирая ее в складки. Дело было не в том, что я его слишком придушил, а в том, что до него добралось проклятие. Хорошее качественное проклятие, которое на расстоянии можно нанести только в том случае, если имеешь частицы проклинаемого, причем не слишком давно по времени от него отделенные. Я бы ставил на кровь. Эти мысли молнией промелькнули в голове одновременно с вопросом, снимать проклятие или нет. Из сысоевского рта пошла зеленая пена, а значит, совсем скоро все будет кончено. А ведь его даже не допросили. Испытывая глубокое отвращение, я все же я все же использовал заклинание из книги Дамиана по снятию проклятий. И оно не сработало. Мое удивление могло бы стоить Сысоеву жизни, но я тупил недолго, бросил стазиси закрепил его дополнительно, чтобы никто из посторонних не снял, тем самым лишив нас важного свидетеля. В таком виде Сысоев мог храниться долго. А там уж пусть Ефремов решает, нужен ли ему этот свидетель или без него можно обойтись.
— Елисеев, потрудитесь объяснить, что вы сделали с Сысоевым, — сказал Мельников, успевший раньше остальных.
Я только сейчас сообразил, что представление наблюдали и за пределами школы. Окна столовой были огромными и не только пропускали много света, но и способствовали наблюдению со стороны агентов Накреха. Отсутствие части нашей пятерки и моя агрессия показали им, что Сысоев нынче — слабое звено, от которого нужно поскорее избавиться. А если при этом удастся меня подставить — будет вообще прекрасно. Можно сказать, я сам поспособствовал тому, чтобы на меня повесили всех собак. Вон как притихли ученики в столовой и смотрят на меня, как на кровавого маньяка. Еще бы, со стороны выглядело так, как будто я расправился с неугодным соперником. Но жалеть о том, что всего лишь повозил Сысоева мордой по столу, хотя хотелось его придушить?
— Я хотел всего лишь его припугнуть ,чтобы отстал. К остальному не имею никакого отношения. Нужно вызвать Императорскую гвардию.
— Из-за разборок между учениками Императорскую гвардию мы не вызываем, — отрезал Мельников. — Достаточно директора. Снимите с него стазис.
— Если я сниму с него стазис, он умрет в течение нескольких секунд. На него отправили очень нехорошую магию, и сделал это не я.
— И кто это, по-твоему, сделал? — спросил еще один из подошедших кураторов.
— Я не обязан вам отвечать на такие вопросы. Это дело в юрисдикции Императорской гвардии.
Но первым делом меня и сысоевскую статую, превратить которую в дохлого Сысоева не удалось ни одному преподавателю, все-таки поволокли к директору. По дороге я сам позвонил Ефремову и сообщил о почти удавшемся покушении.