- Стойте! - крикнула я, и на этот раз получился крик. Все вокруг вздрогнули, приходя в себя. - Стойте! Остановите машину!
Потом уходящая вперёд и вверх дорога встала на дыбы, и меня больно стукнуло поручнем в лицо.
* * *
- Жива?
Дядя Хельт? Где это я? Запахи чужие - не дома. В смеси запахов читались испуг, изумление, восхищение. Голоса, лязг, писк переговорных устройств.
- Да, - удалось произнести мне. Глаза видели плохо, но зрение постепенно возвращалось. Когда оно вернулось полностью, я увидела, что сижу в кресле, сжимая в руках свою окровавленную шапочку, а передо мной - шестеро людей. Пятеро мужчин и одна женщина. Все стоят, прикрыв глаза "крышечкой" из сомкнутых ладоней.
- Что... - и тут до меня дошло. Никто не смеет видеть, как Светлая снимает что-нибудь из личных предметов одежды. Владычица Света, как я устала от всего этого.
Я стянула, помогая себе зубами, перчатки и бросила их на пол, вместе с шапочкой. Тряхнула головой (огнём ожгло затылок). Хлопнула в ладоши и закрыла лицо ладонями.
- Жива, девочка? - голос дяди. Почти не изменился. Вокруг меня поднялась небольшая суматоха; интересно, если бы я не смогла подать знак, что разрешаю к себе прикасаться, что - дали бы истечь кровью?
- Жива, дядя, - призналась я. Остальные - судя по репликам, врачи делали своё дело. Хорошо хоть, не нужно позволять им каждые пять минут прикасаться к себе - врачам позволено всё. А дядя, похоже, так и сидит, закрыв лицо ладонями. - Что было?
- Деревья рухнули, - последовал ответ. - Десяток деревьев, прямо на дорогу. Говорят, порывом ветра повалило. Если бы ты не приказала водителю остановиться, мы бы с тобой уже в другом месте разговоры вели.
Я едва не подскочила. Но мне не позволили, - без слов, просто дали понять, что двигаться не стоит. Голову пекло немилосердно, а также правый бок и левое бедро.
- И всё?!
- И всё. А что, мало? - дядя, похоже, в маске, судя по звуку усмешки. - Видела бы ты эти деревья. Мне показалась, что... - дядя замолчал. - Ладно, дома поговорим.
Как же, поговорим мы дома...
- На меня, наверное, смотреть страшно, - предположила я вслух. Завтра выпускные торжества, а три дня спустя - Праздник Возрождения. В обоих случаях мне положено появиться перед большим скоплением народа. Во втором случае ещё и перед телекамерами. Хороша я буду!
- Не беспокойтесь, Светлая, - кто-то из врачей. - Завтра к обеду будете в полном порядке.
- Хорошо бы, - я опустила голову. Вот как. Что, призрака видела одна лишь я?
- Лучше о другом думай. За нами ещё два автобуса шло, ты много жизней спасла. Отдыхай. Помолчи немного. Я никуда не ухожу.
- Никаких успокоительных, - буркнула я.
- Слушаюсь, Светлая, - отозвался женский голос почтительно.
2. Забытый талисман
Разумеется, разговора с дядей не вышло. Дома меня ждёт иная последовательность ритуальных действий. Теперь мне придётся бывать здесь гораздо чаще, нежели раз в две недели. Уж не знаю, что меня ждёт в ближайшем будущем, но...
Бежать, повторила я как заклинание. Не забудь. Не подавай виду, Светлая, тебе надо продержаться до Праздника Возрождения. Потом никаких обязательств. Ни перед кем. Хватит с меня указаний.
Мой выпуск отметили, признаться, очень скромно. С одной стороны, завтра я смогу повеселиться на славу - выпускной вечер! С другой наглядно показывают, что никакого, ну совсем никакого значения мой выпуск для семьи не имеет. Так, дитя потешилось свободой. Теперь пора разом повзрослеть и привыкнуть к тому, что свобода окончилась. Я привычно "отчиталась" во всём (действительно привычно; за шестнадцать лет ко всему привыкаешь), что произошло, не стараясь ничего утаивать. Хоть мысли тётушка читать и не умеет, а мелочи, о которых она спрашивает, легко перепроверить.
Печально это... обоняние говорило мне о раздражении, равнодушии и утомлении собравшихся. Как же так?
На дядю Хельта за столом никто не обращал внимания. Тётушка не раз говорила, что для пьяницы и неудачника мой родственник слишком хорошо сохранился. Вот и сейчас - формально его приняли, препроводили к нужной части стола. Хорошо хоть не отправили ужинать с прислугой. Вот и весь разговор, дядя, подумала я. Теперь, когда она знает, что ты здесь, выставит охрану - чтобы близко не подпускать. Правда, последние три года моя охрана практически не сопровождает меня. Ну или они научились становиться невидимками.
Тут я вспомнила о призраке и вздрогнула. Тётушка, естественно, вопросительно подняла брови, и я нехотя сообщила, что голова ещё немного ноет.
- И зачем тебя только понесло в этот автобус!
- Добрый знак, сестра, - отозвался дядя неожиданно с другого конца стола. Вот слух! И голос! Хоть и ощущается, что навеселе, а ровный и сильный. - Знаешь, как довольны сограждане! Теперь никто не посмеет сказать, что мы - горстка суеверных стариков.
- Попробовали бы сказать, - усмехнулась тётушка. А я едва не разинула рот. Она ему ответила! И стерпела обращение "мы"!
В конце концов я поднялась - пусть дома передо мной никто не склоняется, но традиции, чтоб им провалиться, соблюдаются. Тут же поднялись все. Я успела заметить, что дядя посмотрел в мою сторону, но не подал виду. Даже не подмигнул. Я отвернулась, кусая губы. Как тогда, в автобусе, я чуть не расплакалась.
Время изменяет человека. "Дядя, я хочу странствовать! - Да, малышка, ты сможешь уплыть, куда захочешь. - Но тётя меня не отпустит! - Я помогу тебе, Светлая..."
Равнодушно сорвала шапочку и перчатки, что полагалось одевать перед ужином, бросила на поднос склонившей голову служанки. Всё это театр, обман, вся эта "любовь города". Что я, не смотрю телевизор? Прекрасно знаю, как всё это достигается. В Университете некоторые почти открыто называли меня марионеткой. Иногда не очень-то заботясь, чтобы я не слышала.
Наверное, они правы. Дядя мне уже не помощник. Всё равно сбегу.
Иначе...
Что будет дальше - я догадываюсь. Улыбнуться одному, поговорить вторым - "медовым" - голосом с другим, "подставить ушки" третьему, родить ребёнка от четвёртого. И так далее. Хорошая вещь - традиции. По которым до совершеннолетия (через пять лет) я могу потерять всё, включая титулы, деньги, репутацию просто по воле тётушки или её старцев-аристократов. Достаточно несколько раз проявить неповиновение.