Дальше мы катались по полу вместе.
– Итак, что-нибудь ты на охоте выяснил?
«Или просто так полдня прошлялся?» – это подтекст, который маг отлично услышал.
– Да. Выяснял врагов барона и то, на каком этапе приготовлении пищи кто с ней входил в контакт, имея возможность подсыпать яд. И моя охота, в отличие от охоты барона, увенчалась успехом, – лукаво усмехнулся Вальг.
«Я-то плодотворно работал, а вот ты что делала? Распивала глинтвейн в трактире и втягивалась в дурацкие потасовки?» – так и хихикали бесенята, пляшущие в его глазах.
– Я выясняла, какими ядами отравители могли воспользоваться и где их достать.
И я вкратце описала Вальгу события утра, смущенно опустив эпизод со стражником и полынным зельем.
– Ясно, выходит, что, где отравитель взял яд, непонятно, – подытожил Вальг, внимательно дослушав до конца.
– Угу, – расстроенно подтвердила я, в очередной раз убедившись, что единственный результат утренних приключений – синяк на скуле, благополучно залеченный Вальгом. Негусто…
– Ладно, выкинь из головы: отрицательный результат – тоже результат. Зато мне удалось кое-что выяснить.
– Да? И что же?
– Прежде всего, по пути из кухни в столовую еды касается только один человек: Торь. Слуга с многолетним стажем, никогда не вызывавший недовольства. Готовит один-единственный повар, так что, в общем и целом, возможность подсыпать барону яд есть у троих.
– А кто, собственно, третий? – не сразу догадалась я.
– Ныне действующий барон, – удивленно ответил Вальг. В несколько озабоченном взгляде я прочитала мысль, что удары по голове так просто не проходят.
– Мотив есть только у него, – оживилась я.
– Ошибаешься. Слуг можно подговорить, а враги у барона были.
– Кто?
– Те самые, воспылавшие к тебе непредвиденной страстью в трактире, – поколебавшись немного, признался Вальг.
– Зараза…
Я с усилием потерла лоб, пытаясь хоть как-то унять ноющую головную боль и сообразить, что нам следует предпринять в таком случае. Соображалось плохо. Вальг прав: голову надо беречь. Это принципиально важная часть тела.
– Слушай, а давай временно плюнем на барона, так некстати умудрившегося отдать концы, и пойдем погуляем по городу? – вдруг совершенно неожиданно предложил Вальг. – Мне что-то совсем не нравится, как ты выглядишь…
С минуту испытывающе поглядев на него, я поняла, что лучших идей у меня все равно не возникает, и согласилась…
Вальг оказался как раз таки любителем повышения эрудиции, но с дамой не поспоришь – тем более с такой дамой, как я, – и вместо музеев мы пошли бродить по улицам.
– Вальг, а сколько тебе лет?
– Хм, это так важно? Пусть будет семьдесят восемь.
– Пусть. А в каком Храме ты учился?
– В Западном.
Весь наш мир представляет собой огромное Древо Жизни, корень которого расположен на западе, а верхушка кроны – на востоке. Каждая Ветка – это своеобразный мир, не пересекающийся с другими. Перепрыгивать по Веткам могут только маги.
Или не перепрыгивать, мгновенно переносясь в пространстве, а доходить до места перемычки и проходить сквозь Грань. Это для трусих вроде меня.
У основания и верха Древа находятся два главных Магических Храма. Точнее, где конкретно они находятся – сказать сложно, ибо они постоянно двигаются, паря в нескольких саженях над землей, но один раз в сутки обязательно приземляются – именно у основания и у макушки Древа.
Откуда взялись Храмы, каким образом – никто не знает. Так, ходят жутковатые легенды, но кто же им станет верить?
Каждый Храм имеет собственную ведьму-Хранящую, обязанную раз в год появляться в нем. Что конкретно должна делать для Храма Хранящая – не знает никто. Кроме нее самой. Сейчас в мире три ведьмы (именно ведьмы – чародеек сколько угодно), одна – Таирна – хранит Восточный Храм, ей около полутысячи лет, вторая – Ильянта – Западный, ей чуть больше двухсот.
Я – третья ведьма, самая молодая, и Храма мне, к счастью, пока не хватило. Когда-нибудь, возможно, придется взять на себя хранение одного из существующих – но только в случае смерти предшественницы. А они, к моей радости, на тот свет явно не собирались, предоставляя мне свободу быть такой, какой хочу.
Странницей, не привязанной ни к одной Ветке и весьма довольной этим обстоятельством.
– Ясно, – кивнула я. – Я – училась в Восточном.
– И как там?
– Там? Как и в Западном: высоко, скучновато, и учиться заставляют почем зря, – пошутила я, носком туфли отбрасывая с дороги отломанный кем-то прут.
– А на каких Ветках ты была?
– На всех, и не по разу.
– Серьезно?!
Похоже, он не слишком хорошо представляет себе, что такое ведьма… Попробуй запрети птице летать!
– Абсолютно. А ты?
– На нескольких – на пяти, наверное, – несколько смущенно признался Вальг. И, поколебавшись, спросил: – А там вообще как? Интересно – или они похожи друг на друга?
– Есть интересные, есть – скучноватые, есть – похожие, есть – странные. Даже не знаю, как сказать. Такое, наверное, не рассказывать, а смотреть надо.
– Будем надеяться, доведется…
Я покосилась на его растерянную физиономию и, не выдержав, засмеялась:
– Обязательно. Особенно если сказать то же самое, но не столь утопическим голосом!
Вальг только дернул плечом.
Мы помолчали, глядя на плескавшихся в пруду лебедей и уток.
– Иньярра, а правду говорят, что быть ведьмой и чародейкой – это далеко не одно и то же? – затаив дыхание, он решился задать вроде бы глупый, а на деле – почти необъяснимый вопрос. – Вообще, быть ведьмой – это как?
– Не знаю… – честно призналась я. – Просто быть. Быть благодарной Жизни просто за то, что я есть… Любить. Все и вся. Любить просто потому, что иначе жить не сможешь. Любить, разочаровываться, страдать – и снова любить.
Дальше мы ходили молча…
Вернуться в замок на ужин я отказалась, заявив под аккомпанемент урчащего желудка, что я не голодна и должна еще зайти сегодня в Лес – посмотреть, что там не так.
И он, сделав вид, что поверил, ушел к барону.
Лес был странным. Чужим, пугающим.
Ни один Лес не встречал меня как чужую. Ни один, кроме этого. Он завораживал, обволакивал, завлекал жертву в свои сети, заслоняя обратный путь мягкими сосновыми ветвями, отвлекая внимание на яркие пахучие цветы… Он был не таким.
Лесной купырь, входящий в состав большинства смертельных ядов, дружески улыбался ведьме, а ромашка – самое наивное и чистое растение – смотрела волком.
Я шла, едва касаясь ногами стелющихся по земле трав, и с привычной осторожностью раздвигала ветки, чувствуя – мне здесь не рады. Меня не выпустят по первой просьбе, в лучшем случае – будут несуществующими тропами морочить голову до рассвета, в худшем же…
Во избежание того самого худшего я и цеплялась взглядом за все мало-мальски примечательное, чтобы потом найти дорогу обратно. Пока не наткнулась на вереск, и…
Тонкие перышки-колоски щекочут босые ноги, цепляются за подол зеленого шелкового платья… Его любимого платья…
– Уходишь? – тихий, безвольный голос…
– Да?
По сердцу хлестнуло болью. Его болью.
– Зачем?
– Потому что… Потому что не могу иначе…
– Почему не можешь? Почему ты не можешь, как все нормальные люди, осесть наконец где-то, завести дом, семью, мужа?.. Почему ты всегда уходишь? Я думал, ты меня любишь!
– Люблю. Но… Так надо…
Я не знаю, что сказать. А он знает, что никакие слова меня не удержат, но все равно не может их не произнести…
– Почему надо? От скольких ты уже ушла вот так?
Я молчу. И он, не дождавшись ответа, продолжает – медленно, горько, роняя каждое слово по отдельности:
– Да, ты сеешь в мире любовь, без которой жить не можешь… но задумывалась ли ты, сколько ты сеешь боли вслед за любовью? И чего больше? За что ты нас так, почему? Почему? Останься!