Выбрать главу

— Страшная женщина, — говорил Кононович, — вампир… Глотает мужчин… Советую не пренебрегать…

В квартире, куда они приехали, было шумно и тесно. Первый, кого Юрий Дмитриевич увидал, был Николай Павлович. Юрий Дмитриевич смутился, но Николай Павлович спокойно подошел и пожал ему руку.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал ему Николай Павлович, — рад, очень рад…

Николай Павлович работал теперь не замдиректора института, а завэпидемстанцией. Вид у него был по-прежнему руководящий. Юрий Дмитриевич услыхал, как он говорил кому-то в пенсне:

— Прежде всего, я принял меры к укреплению финансовой дисциплины, поскольку финансовый контроль есть мерило… Именно мерило в отличие…

Юрий Дмитриевич рассеялся и, выпив после провозглашения тоста за здоровье какого-то Крощука Антон Антоныча, начал прислушиваться к другим разговорам. Разговор в той части стола, где сидел Юрий Дмитриевич, вертелся вокруг расового вопроса.

— Раса существует, — говорил мужчина с оттопыренными ушами, — и существует различие, на которое не следует закрывать глаза… Особенно медику… Наоборот, как только мы закрываем глаза на трудности, на различия, которые необходимо преодолеть, как это сразу используют каннибалы, расисты всех мастей…

— Чушь, — выкрикивал его оппонент, совсем молодой, с румянцем на щеках и в дешевом ширпотребовском костюме, — раса есть внешние биологические признаки. Границы человеческого тела: кожа, нос, глаза и так далее… Раса — границы между биологией и психологией… Глубинная биология, которая собственно составляет суть человека, связана с нервной системой и мозгом и составляет фундамент человеческого индивида, по отношению к которому раса является внешним признаком, лишь способствующим формированию вследствие психологического воздействия… Иными словами, раса есть психология, облеченная во внешне биологическую форму…

— А генетика, — кричал мужчина с оттопыренными ушами, наследственность тоже внешняя форма?

— Наследственные признаки передают главным образом качество индивида, а не расы в целом, — отвечал молодой, — индивида… В колонии кораллов каждая особь лишь часть целого, человек же представляет собой биологически независимое от других себе подобных существо… Вы путаете биологию с психологией… И не говорите, что это неразрывно связано, перепутано и так далее. Эти термины всегда употребляют, чтоб уйти от конкретного, от ясности к общим разговорчикам… Существует глубинная биология, связанная с внутренними органами человека, и существует внешняя биология, связанная с географией, с климатом…

— А напрасно, — сказал Кононович, сидящий рядом с Юрием Дмитриевичем. Щеки Кононовича побелели от выпитой водки, и косточки маслин он выплевывал на скатерть. — Напрасно… Именно различие существует… И графу в анкете, понимаешь, еще никто не отменил… Не было такого приказания… Я лично, встречая человека, всегда думаю: а какая у тебя, браток, национальность в кармане… Меня не интересует национальность только женщины, и то в тот момент, когда она особенно женщина… Когда ж этот момент проходит, женщина превращается в клейменную своей нацией выдру…

Кононович поднял голову, прислушался к звукам включенной радиолы и сказал:

— Юрий, разреши твою жену… на танец…

— Да, конечно, — сказал Юрий Дмитриевич.

Кононович был Нине отвратителен, от него воняло почему-то мочой, но Нина боялась рассердить Юрия Дмитриевича отказом. Едва они вышли и задвигались в ритме танца, как Кононович увлек ее подальше в угол и начал нащупывать сзади у нее между лопаток через платье застежки ее бюстгальтера. Нина плечом сбросила его руку и сказала, глядя с ненавистью на лисью блондинистую физиономию:

— От кого-то из нас воняет скипидаром…

— Разве? — сказал Кононович. — Только не от меня, если я никуда не вступил…

К Юрию Дмитриевичу подсела Рита. Сев, она так высоко подтянула подол платья, что стали видны ее серебристые английские подвязки на полных мясистых ногах.

— Мне надо, чтоб мужчина был, — сказала Рита, — а нация меня не интересует…

Руки у нее были влажные, и от прикосновения к ним оставались белые пятна, медленно заплывающие краснотой. Вскоре Рита с Юрием Дмитриевичем оказались в передней среди одежды, и Рита, глядя бешеными жадными глазами, начала молча хватать Юрия Дмитриевича.

— Правда, что ты психом был? — спросила она после нескольких минут молчаливого хватанья и дыханья. — Я еще психов не пробовала…

— Я был болен, — сказал Юрий Дмитриевич. — Человек состоит из воздуха, желчи и слизи… Меня наполнял воздух… Он носил меня над землей… Теперь я хочу жить желчью… Желчь образуется из крови, освободившейся от лимфатических частей… Она перегружена маслянистыми веществами… Если нет выхода семенной жидкости, она вступает с ней во взаимодействие и разъедает мозг… Но я дам выход семенной жидкости и направлю желчь в иное русло… Ты напиши мне телефон… Мы встретимся…

В комнате послышался шум. Что-то разбилось. Юрий Дмитриевич поспешил туда, поправляя на ходу одежду, истерзанную Ритой, и застегиваясь. Нина сидела на диване, и биолог в ширпотребовском костюме поил ее холодным морсом. Волосы ее были растрепаны, а платье на груди испачкано каким-то соусом.

— Нине Ивановне стало нехорошо, — сказал Кононович. — Здесь действительно душно и накурено.

— Юра, — тоскливо сказала Нина, подняв на Юрия Дмитриевича глаза, — что ты делаешь со мной и с собой…

— А что, — сказал Юрий Дмитриевич, у которого в голове шумело от водки и от сильных мужских объятий Риты, — в конце-то концов наши отношения не вечны… Да… Я сожалею, что не довел до конца… Ибо ты была виной душевной травмы моей…

Николай Павлович, стоявший поблизости и услыхавший в голосе Юрия Дмитриевича знакомые нотки, поспешно отошел. Но ссора окончилась благополучно. Кононович вызвал такси, и Юрий Дмитриевич с Ниной уехали.

Всё осталось прежним. Нина моталась по магазинам и базарам, закупая продукты, и рылась в поварских книгах, готовя майонез из дичи, грибной борщ с черносливом, блинчатые пироги и другую, как говорил Юрий Дмитриевич, «вкуснятину». Юрий Дмитриевич ходил на службу или в республиканскую библиотеку Академии наук работать над диссертацией. Вечерами он уходил под разными предлогами то на заседание, то на юбилей. Раз он даже сказал, что идет смотреть в морг интересный, привезенный туда экспонат. Возвращался Юрий Дмитриевич глубокой ночью. Нина притворялась спящей и видела, как он возбужденно ходит в темноте. А утром она замечала на его теле синеватые следы щипков и царапины. Однажды Нина слышала, как Юрий Дмитриевич, разговаривая по телефону с Кононовичем, сказал:

— В этой женщине есть что-то от самки паука, поедающей самца… Не знаю, стоит ли жалеть самца… Это скорей буддизм, чем христианство… В основе буддизма также лежит легенда приношения себя в жертву, но, пожалуй, более благородная, чем христианское распятие… Будда, встретив голодную больную тигрицу, предложил ей себя съесть… Именно тигрице, самке… Тут тонкость… Тут не добро в основе, а наслаждение… Конечно, не каждодневное наслаждение, а наслаждение-идеал… Тут взаимная любовь приводит к слиянию в один организм… Впрочем, в Евангелии от Иоанна Христос также предлагает есть его плоть и пить его кровь людям… Однако это не основа христианства, а одно из чудес Христа…

Нина слышала, как в трубке потрескивало от хохота Кононовича, и к женской обиде примешивалась досада на Юрия Дмитриевича, который доверяет какие-то свои размышления дураку.

Юрий Дмитриевич опять стал хуже спать, и ему казалось, проснувшись, что что-то давит на живот и, если он просто так закричит, станет легче. И, лежа в темноте с горячими ногами и холодным лбом, он заранее пугался той секунды, когда раздастся его крик и вся налаженная, как ему казалось, жизнь после этого крика сразу сломается…

Однако это случалось не часто и только ночью, причем в одно и то же время — часа в два-три… Днем же Юрий Дмитриевич чувствовал себя хорошо, ел с аппетитом, следил за своей внешностью, даже пополнел, и лицо его приобрело здоровый оттенок. Нина ездила советоваться с Бухом.