Девушка задрожала. И правда, ей сегодня несказанно повезло, а она разнылась. Про Бессмертных-то она не забыла, все время им хвалу возносит. А не прогневался ли на неё Великий? Маритха украдкой косилась в его сторону. Не видать за наличником, но похоже, что нет. Казалось, он вообще никогда не гневается. Не беспокоится. Не торопится. И не дрожит. Вот и перед горакхом не оплошал, и перед Ведателем слабины не дал, вызволил её. Девушке казалось, что Великий Раванга не трясётся в седле рядом с ней, а скользит над пустошью, так легко бежит его аинче, так ловко он управляется со зверем. Как будто не человек, а сам Бессмертный… У девушки тоже все легче пылинки становится, когда он рядом.
Да, Маритхе повезло, что Великий о ней заботится. Но лучше бы ей по-иному… Лучше бы старик Ведатель никогда не переступал их порога. Тогда отцу Игана и в голову не взбрело бы отправить сына в горы, где даже дышать тяжело, не то что жить. Тогда бы сделалась Маритха хозяйкой в своей половине отцовского дома и не сестриных детей нянчила, а своих. А если бы муж Нихи ещё и сгинул где-нибудь… Она мечтательно улыбнулась, думая о несбыточном. Что ещё нужно для счастья?
Опомнилась девушка от еле слышного зуда под тяжёлой одеждой, покосилась на Великого. Лёгкость, пропитавшая её тело, куда-то подевалась, и зуд в груди больше не вспыхивал знакомыми искрами, а царапал изнутри. Кажется, это Раванга на неё смотрит. Хоть и рядом, а и правда, вокруг уже стемнело, ничего не видно. Хранители давно уже факелы запалили, но света от них — песчинка в пустоши. Ладно уж, пускай себе смотрит. Маритха уже свыклась со штучками Ведателей. И один, и второй — оба к ней внутрь заглядывали и оба желали над нею опеки. Им не её мысли глупые — другое нужно. А вот что это, Маритха и не знает. Как до Табалы доберётся, она больше шагу не сделает, пока не разведает! А то как бы не передумала… будь они хоть сами Бессмертные…
Новый спутник что-то сказал, но Маритха не сразу очнулась и пропустила его слова.
— Что?
— Ты чувствуешь, что он сделал с тобою, женщина? — спросил Великий. — Не ты это думаешь. Другие твои помыслы, другие твои слова.
Она растерялась.
— Твоя Нить дрожит. Дрожит… — словно нехотя повторил Раванга. — Он привязал тебя, Маритха. И теперь услышит везде, где бы ты ни оказалась. Потому и отпустил так легко.
— Ничего себе легко! А что… он мне сделал?
Раванга молчал.
— А? Скажи мне! Нет, не говори! — сразу же передумала девушка. — Сделай, как было! Ты же Великий! Люди про твои чудеса и тут и там говорят! — потянулась к нему, умоляя.
— Я не могу, — сказал он, и Маритхе показалось, что холмы ещё глубже погрузились во мрак. — Но не тревожься понапрасну. Защитить тебя в моей власти.
— Ну почему? Ты же Великий! Ты все можешь! — умоляла. Маритха.
— Человек волен изменять свою Нить. Но изменять чужие, да ещё без крайней в том надобности — все равно что бросать вызов Бессмертным. За это приходится дорого платить. Своею. И главное — нужда в том бывает лишь в редком случае, Маритха. Редчайшем. Потому что никто не готов к другому сплетению Нити, И ты не готова.
Что ж, ясно. Девушка пригорюнилась. Своею Нитью отвечать придётся… А она ему кто? Никто. А кто же теперь ей поможет?
— А если по крайней надобности? — робко пропищала Маритха, и только Великий мог расслышать её слабый голос за крепчавшим шумом ветра.
— Не тревожься, я обещал тебе свою помощь и помогу. Однако вслушайся в свои же слова. Ты просишь сделать, как было, а это не в моей власти. Не я менял, не мне и возвращать. Это как искать горсть песка, брошенную в пустыне, чтобы собрать все до песчинки. Я могу избавить тебя от ока Саиса, но след на твоей Нити все равно останется, и его, и мой. Гораздо лучше, если бы он сам, доброй волей, убрал этот узел…
— А он что же? Или ему чужие Нити портить можно? Или платить за то не надо? — удивилась девушка.
— Надо, — покачал головой Великий. — Но он всегда играет на чужих Нитях. Он к этому привык.
— То есть как — играет? Портит или платит?
— И то и другое.
— А как же… ну… про вызов… Бессмертным… Из-за меня-то?
— Не надейся, Маритха!
Не видать ничего под наличником, но девушке показалось, что Великий улыбается. От этого стало спокойнее.
— Не надейся, ибо вся его жизнь — это вызов Бессмертным! — ещё возвысил он голос, хотя Маритха и так хорошо его слышала. — И вечная плата!
Ни с того ни с сего у девушки закружилась голова. Последние слова показались ей оглушительно громкими. Мало того, эхом они рванулись по пустоши, подхваченные ветром. И человек рядом с нею стал огромным, намного больше Маритхи, и тут же сжался обратно. И в голове прояснилось, и лёгкость вернулась в тело. А вот на сердце отчего-то сделалось тоскливо.