Вот и пишут, обо всем пишут, что давит душу. И как же с ними быть?
Конечно, эти письма можно сжечь — зачем они? Пусть не тревожат они никого и не волнуют! Но это значит жечь мысли, мысли мыслящих. А они доверены мне, и вдруг — в печку. Нет, это предательство!
Можно, конечно, элементарно смолчать, пройти мимо, юркнуть в подворотню, прикрыться пышной фатой из самых пышных фраз, можно даже пойти на подлость в толковании и перетолковывании всех этих мыслей и проблем. Но читатель все это поймет и скажет свое слово. Теперь он не тот, совсем не тот, что прежде, когда он почитывал то, что писатель пописывал. Нет! От него теперь не спрячешься. Он требует правды. Он требует честности. Он непримирим. Он ждет поддержки. Он надеется на тебя. Он видит в тебе борца. А ты?..
Нет, это тоже предательство!
А к писателю у нашего читателя, повторяю, особое отношение. Перед его глазами вся великая и так поднятая самими нами литература прошлого — ее проблемность, ее интеллектуальная мощь, нравственная чистота, ширь и глубокая ее непримиримость ко злу, ее самоотверженность, принципиальность, ее подлинный, а не квасной патриотизм, ее вдохновенная революционность, воспитавшая, по их собственным признаниям, ту славную когорту революционеров действия, которую создал и возглавил Ленин. Она оказала влияние и на строй западной мысли.
«Кто как не русские писатели были нашими руководителями?.. Это они создали мою душу», — сказал достойнейший сын Франции Ромен Роллан.
И этой высокой меркой наш, современный вдумчивый читатель мерит нас и нашу литературу.
«Сначала я ничего не знала о жизни и верила книгам, но постепенно я стала видеть в жизни совсем противоположное. Я прочитала много книг, но в них все приукрашено, и я заранее предвижу хороший конец. Поэтому я больше люблю Шекспира, Пушкина, Лермонтова и вообще мне больше нравится классическая литература». «Описательная беллетристика, которой свойственна эмоциональная глухота, банальность мыслей героев, ложный пафос, ложный оптимизм, этакая бодрящаяся дряхлость, выспренность языка. Такова одна из застарелых болезней, которой страдает часть нашей литературы. И совсем нетерпимо, когда кто-то пытается использовать высокие слова и идеи партии как индульгенцию за грехи бесталанности и художественной беспомощности. Подобного рода произведения компрометируют, окарикатуривают и наши идеи и нашу жизнь».
«Рассматривая вещи извне, человеческий глаз не сразу может увидеть разного рода шероховатости, как в раскинувшемся вдали красивом лесе он не видит ни пней, ни коряг, о которые можно сломать ногу. И вам, писателям, давно пора приняться за расчистку лесных дебрей, вместо того чтобы давать нам душеспасительные рецепты».
Приходилось и мне самому выслушивать подобного рода упреки даже тогда, когда мои книги получали в общем хорошую и добрую оценку. И все-таки:
«В Вашей книге много правды, Вы пишете почти с натуры. Но Вы не до конца правдивы, и это тяжело. Я хотел бы подсказать Вам слова Николая Васильевича Гоголя, что «как много нужно глубины душевной художнику, чтобы «озарить» картину, взятую из презренной жизни, и вывести ее в перл создания». Да, именно презренной, но тем ценнее труд и ярче плод, который взращен трудом праведным».
Читатель, значит, смотрит дальше и зовет писателя тоже дальше, туда, к идеалам:
«Товарищи писатели! Вносите революцию в человеческие души. Не бойтесь мусора и грязи. Пусть боятся те, кто купается в ней. А мы, понявшие цель жизни, будем так же бороться и поможем победить зло и вознести счастье».
«Мильон терзаний!»
Это — вскрик Чацкого, вопль души. Этот вопль Гончаров вынес в заглавие своей знаменитой статьи о знаменитой комедии Грибоедова (а впрочем, может быть, это трагедия?).
«Горе от ума» прожило эти полвека со времени своего появления, — писал Гончаров, — и все живет своею нетленной жизнью, переживет и еще много эпох, и все не утратит своей жизненности».
«Мы не отодвинулись от эпохи на достаточное расстояние, чтобы между ею и нашим временем легла непроходимая бездна. Век не отделился от нашего, как отрезанный ломоть: мы кое-что оттуда унаследовали, хотя Фамусовы, Молчалины, Загорецкие и прочие видоизменились так, что не влезут уже в кожу грибоедовских типов…
Но пока будет существовать стремление к почестям помимо заслуги, пока будут водиться мастера и охотники угодничать и «награжденья брать и весело пожить», пока сплетни, безделье, пустота будут господствовать не как пороки, а как стихии общественной жизни — до тех пор, конечно, будут мелькать и в современном обществе черты Фамусовых, Молчалиных и других».