Выбрать главу

Одним словом, это общество, а вместе с ним и все его издания — книги и ежемесячный журнал «Атеист» — носили не поверхностно агитационный, а серьезный, углубленный, а порой и чисто, даже глубоко научный характер.

В качестве примера могу назвать: «Историю атеизма» Вороницына, большой, из пяти объемистых выпусков, труд, охватывающий действительно всю историю этого направления человеческой мысли от атеизма древности, через эпоху Возрождения, французского Просвещения и дальше, через немецкую философию к религиозному свободомыслию в России и к марксизму в русском революционном движении.

Из иностранных работ подобного рода не могу не отметить издание капитальнейшего — более тысячи страниц, разбитых на четыре выпуска, — труда 74-летнего члена британской академии Джемса Фрэзера «Золотая ветвь», основанного на многолетних научных исследованиях по истории и сущности первобытной религии и ее пережитков в современности.

В редакционных замечаниях «Атеиста» на это издание говорилось, что факты, приводимые исследователем, «метят дальше и выше, чем это угодно их автору», и потому «Золотая ветвь», «вскрывая самые истоки основных религиозных представлений и обрядов, давая их, так сказать, эмбриологию, оказывает незаменимую услугу марксизму и атеизму», и «мы не сомневаемся, что «Золотая ветвь» заставит наших антирелигиозников кое-что пересмотреть в вопросе о происхождении религии».

Таково общее направление и общий, лишенный узкого догматизма, дух этого интересного общества. А вот его будни.

Передо мной случайно сохранившийся в моих архивах, хотя никому теперь уже не нужный, напечатанный на тонкой, папиросной бумаге —

«Протокол № 129 общего собрания членов общества «Атеист» от 24 ноября 1929 года».

«Слушали: доклад И. А. Шпицберга о научно-пропагандистском плане «Атеиста» на 1930 год и об утверждении такового общим собранием».

Далее оглашается «список изданий, находящихся в настоящее время в работе и имеющих выйти к 1 января 1930 г.». В этом списке 30 наименований, тираж изданий 40—60 тысяч, все издания обеспечены бумагой. Дальше идет план изданий на 1930 год — 70 наименований.

«В прениях по докладу, — читаем мы дальше, — высказываются члены собрания. В частности, А. Аршаруни предлагает внести в план «Атеиста» дополнительно пять брошюр по серии «секты и религии Востока»: а) шаманизм, б) исламизм, в) шейхизм, г) ламаизм, д) дервишизм.

В. Летунов подвергает критике некоторые брошюры, изданные «Атеистом», и указывает на необходимость внесения в план трудов на тему: 1. «Идеалистическая философия и проблема материи» и 2. «Случайность, необходимость и целесообразность».

А в заключение, после доклада об экономическом положении организации («долгов у организации нет, а прибыль составляет 23 тысячи рублей»), выносится решение «о посылке 60 бесплатных библиотечек по 50 рублей каждая Дальневосточной Красной Армии им. Блюхера», и, наконец, вопрос «о приеме в организацию двух новых членов».

Вот в такую творческую, лишенную узкого догматизма и дружелюбную атмосферу я попал с первым моим опусом и сразу почувствовал себя там своим человеком. А главное, я почувствовал ободряющую заинтересованность к себе — теперь уже не я, а мне предлагали работу.

— А что вы думаете насчет Есенина? — спросил меня Иван Анатольевич.

А что я мог думать насчет Есенина? Я читал и помнил его «Письмо матери», «Анну Снегину», «Черного человека», меньше любил, а потому и меньше помнил «Пугачева», что-то еще, ну, и, конечно, слышал бесконечные разговоры о каких-то его похождениях и, наконец, о его трагическом конце.

В разговорах этих, а в конце концов и в печати все больше и чаще стало звучать слово «есенинщина», и вот о нем-то заговорил Иван Анатольевич.

— А что такое есенинщина? Думаете, просто хулиганство? Это — упадочничество, духовная пустота, уход от жизни, да, и в хулиганство, но и в трогательную грусть и безнадежность, а в конце концов и в смерть. А ведь поэт! Божией милостью поэт. Прочитаешь о каком-нибудь клене или белоствольных березках — сердце щемит. А помните вы такие строки?

Ах, какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь, Стыдно мне, что я в бога верил, Грустно мне, что не верю теперь.

Откровенно сказать, я не помнил этих строк и не знал.

— Так что же он — верил или не верил? — спросил Иван Анатольевич. — Накрутил он тут и напутал много. Что, если разобраться? А? Попробуем?