И вот — жизнь без бога. Иные, даже многие, даже очень многие и действительно склонны делать из этого свои прямолинейно-упрощенные выводы: значит, жизнь для себя, лови момент, бери, от жизни все, что можно, живешь один раз и т. д.
Но есть, оказывается, и другой вывод: можно жить без бога и жить для людей, любить людей, и не просто, не платонически, не на словах любить, не сентиментально, а активно, действенно, бороться за них, за их счастье и благо, и страдать ради этого, и жертвовать, сознательно жертвовать какими-то своими интересами и благами.
Ярким примером и доказательством этого и является напряженная, натянутая, как струна, жизнь Дзержинского, как, впрочем, и других воспитанных Лениным рыцарей революции, — жизнь, полная вдохновения, и беззаветной самоотверженности, и кристальной, совершенно стерильной нравственной чистоты.
Но если это может один, почему не может другой? Почему одни устанавливают высокие образцы и критерии жизни, другие опошляют и даже подрывают их, прикрываясь к тому же авторитетом первых? Почему одни во имя высоких нравственных требований отказываются от каких-то житейских благ, а другие ради материальных, часто корыстных, а то и низменных интересов или житейского благополучия готовы попрать все, и самые высшие законы и требования совести? Как вообще усилить роль и влияние нравственного начала в жизни, без чего она никак не поднимется до уровня наших идеалов? Что для этого нужно? От чего и от кого это зависит? Как построить жизнь, работу, воспитание и самовоспитание, чтобы обязательность нравственных требований стала обязательным законом и потребностью каждого? А ведь только это является идеалом, конечной целью и в конце концов условием коммунистической перестройки мира и человека в ее подлинном и совершенном виде.
Таковы вопросы, вытекающие из всего этого хода мысли».
Получилась любопытная ситуация: исследование проблем преступности привело к вопросам нравственного воспитания, а это, в свою очередь, совершенно неожиданным рикошетом снова возвращало меня к вопросам религии, потому что для ряда читателей и то и другое связывалось воедино.
«Я человек, который хотел быть атеистом и даже в свое время оспаривал верующих, но я не переставал ловить и читать разные книги, а внутри у меня шла сортировка, и получился вывод, что я не смог стать атеистом. Я верующий человек».
Это пишет анонимный читатель, который одно время обрушил на меня целую очередь — больше десятка — пространных писем, продолжающих от одного к другому исповедь своего, как он выражается, «прозрения».
«Я Вам доверяю и осмеливаюсь быть откровенным, как человеку, который избрал себе путь к свету, спасать и выводить людей из мрака. Мне так хотелось бы скорей закончить мое письмо, которое я пишу уже дней двадцать, и вроде уже виднеется конец, хотя до сих пор не знаю — нужно ли то, что я пишу. А пишу потому, что с этим связано то, что, мне кажется, Вам неизвестно, так как в «Трудной книге» это остается тайной, она не все охватывает, а только односторонне, но о ней нужно подумать и порассуждать».
Письма были интересные, но ни подумать, ни порассуждать с автором о них я не мог, так как все они были без подписи и шли почему-то из разных мест — Кустанай, Алма-Ата, Иссык. А если попытаться выкристаллизовать их центральную мысль, то я бы указал на следующую фразу: христианство умирает, но пока еще живет.
Никак не могу обойти стороной в связи с этим и еще одну переписку.
«Уважаемая Зинаида Васильевна!
Скажу честно: мне очень некогда, я дорожу своим временем, так как осталось у меня его меньше, чем у Вас, и в свои годы я спешу закончить большую итоговую работу.
Но Вам я не могу не ответить. По Вашему описанию я очень ясно представил Вас в деревенской избе, когда в «длинные зимние вечера в трубе завывает ветер и окна задувает снегом, когда в каждом углу притаилась жуткая пустота, от которой так страшно», и в этой избе, в этой пустоте Вы одна со своими одинокими страшными мыслями о смысле жизни, о смерти и бессмертии, с мыслями о боге.
Я Вас очень понимаю: «Как тяжело одиночество!»
Могу представить себе, как ночью, во время бессонницы, навеянной и этими мыслями, и воем ветра в трубе, Вы встаете и молитесь «господу своему» и плачете от радости.