Как все сложно, если не сводить все к официальной отчетности и, что того хуже, к административным мерам и распоряжениям!
…Редакция получила письмо. Нет, это не письмо, это крик одинокой души, мольба о помощи, это мечта о счастье, и не просто мечта, это тяга к счастью, стремление к счастью, настоящему, высокому, правильно понятому счастью:
«Я так хочу быть счастливой! Я хочу быть полезной людям! Я хочу жить в коллективе, отдыхать хорошо, ходить в походы, а потом и в комсомол вступить. Как трудно быть одной!»
Что это? Глас вопиющего в пустыне? Но разве у нас есть пустыня? Разве может быть у нас пустыня?
Итак, девушка с детства была искалечена фанатической религиозностью малограмотной матери и окружавших ее каких-то «бабушек». Впрочем, нет, это не совсем так. Она не просто, не пассивно подчинялась этому тлетворному влиянию и в конце концов не подчинилась. Натура активная, она старалась переубедить мать, доказать свое, то, что несла из школы, вступая в единоборство с деспотической, видимо, силой матери. А как ответила на это школа? Как помогла она ей в этой неравной борьбе? Она не только не помогла, она предала ее, подвергнув осмеянию из-за икон, которыми мать увешала все стены дома. В результате девушка ушла в себя, замкнулась, изнемогая в непосильной борьбе за свое, а точнее — за наше, советское понимание жизни. Как можно было создавать вокруг нее поистине пустыню безразличия?
Во всей красе встает здесь перед нами теоретическая и педагогическая неграмотность в сложнейшем деле научно-материалистического воспитания, сводя его к примитивнейшей антирелигиозной пропаганде: «Бога нет!» — вот и все, вся премудрость. Так, видимо. А что там переживает какая-то девчонка, этим заниматься некогда, если и без того душат разные планы, программы и проценты успеваемости. А внимание к человеку, индивидуальный подход, это — так, для официальных деклараций. А девчонка-то мучается над самым главным — чем жить? Как жить? Как строить свои отношения с матерью, с товарищами, с учителями и вообще со всей нашей жизнью?
В результате — уход из дома.
«Уж слишком я нереально смотрела на жизнь», — оценивает она теперь сама себя.
Она уехала в город, поступила на работу, поселилась в общежитии, но больше десяти дней не могла там прожить.
«Мне стала противна эта реальная жизнь, — пишет она. — Я лучше уеду домой, к маме и «бабушкам», уйду от мира сего и стану молиться богу. Противно! Девочки в комнате курили, пили, а одна приходила каждый вечер из ресторана и хвалилась тем, о чем стыдно писать. Неужели это жизнь? Ведь действительно, прожив так, перед смертью будет больно за бесцельно прожитые годы. Я так думаю».
Она так думает потому, что прочитала это у Николая Островского и приняла в свою душу это, наше, понимание всего бытия — чувство стыда и чувство ответственности за себя, за свое поведение, за свою жизнь и за свою смерть. «Я хочу быть нужной людям!» А сравните ее с той, которая мало того, что творит, а еще бахвалится своими ресторанными непотребствами, о которых этой стыдно писать. Той не стыдно, а этой стыдно. Вот граница нравственных уровней. Грань!
Я знаю, что найдутся люди, которые тут же, с радостью, используют и объяснят эту грань по-своему: «Вот вам и отрицание бога! Вот до чего довели?» Как будто бы и при боге не было разных похабств, как будто их нет и сейчас там, где именем бога совершаются насилия и убийства и ведется торговля женским телом и человеческой кровью, где готовятся и ведутся войны во имя Христа или Аллаха. Значит, дело не в учении, или, во всяком случае, не в одном учении, а в его практическом осуществлении, в жизни, в поведении. А тогда зачем, повторяю, «выдумывать» бога? Нужно просто жить «по простой человеческой совести», которую выработало человечество в ходе своего исторического развития; как очень хорошо сказал в одном письме один мой корреспондент, чистейшей души человек, которого я прозвал про себя Павкой Корчагиным наших днем:
«Воспитывать нужно не голыми идеями, а жизнью своей при помощи идей».
«Добро от бога!» — вслед за Владимиром Соловьевым твердят сторонники религии и тем иной раз соблазняют жаждущие чистоты юные — и не только юные — души.
Нет, нравственное начало — это не закон бога, стоящего над человеком и тем самым угнетающего и уничтожающего его. Нравственное начало — это порождение самого человека, его поднявшегося на громадную высоту духа, его «святыня», его внутренние законы и критерии, по которым он сам регулирует нравственное начало, свое поведение и свою жизнь. Только в религии оно, это нравственное начало, приобретает мистическую оболочку, отлетающую тогда, когда человек осознает себя, на практике, в жизни, осознает себя человеком, хозяином, вершителем и творцом своей судьбы.