ЭПИЛОГ
Вот, кажется, и все.
Нет, конечно, не все — за пределами этого повествования остается еще многое и многое, что хотелось бы сказать и додумать, остаются те самые мешки с письмами, которые так взволновали моего друга Линевского, и отложившиеся в них исповеди и размышления, очень сложные и мудрые, а порой больные, даже тяжкие, над которыми нужно еще думать и думать, и мне, и тем, кто решит пойти по этому мучительному, усыпанному терниями пути.
А сейчас, «под вечер жизни моей», мне хочется ответить другому моему старому другу и постоянному оппоненту в наших, иной раз очень непростых спорах, который прислал нам семейное поздравление с Новым годом — и там, после обычных пожеланий, была приписка: «а персонально тебе желаю больше оптимизма». В ответном письме я спросил его: «А что ты разумеешь под оптимизмом и как его понимаешь? Бывает ведь оптимизм философа и оптимизм теленка, пасущегося на зеленой лужайке». От прямого ответа он уклонился, подменив его сентенциями типа — «нужно искать и видеть доброе, чистое, светлое», «чтобы яд неверия в идеалы человечества не парализовал весь организм». Это дало мне новый толчок мысли, за который я ему глубоко благодарен.
«Не кажется ли тебе, — пишу я ему, — что само время наше все больше становится новым по сравнению с тем, что мы с тобой привыкли в молодости называть «нашим» и «новым», что на исторической сцене одна декорация сменяет другую, а вместе с нею и свет, освещение, и весь ход происходящей на этой сцене жизненной драмы меняет свою поступь и свою окраску и колорит. Меняет колорит и «океан проблем». Борьба с природой, к примеру, у нас на глазах превращается в проблему защиты природы, от которой не милости нужно ждать, а которой нужно оказывать милость. На кумачовые лозунги социальной революции, лозунги нашей молодости, наслоились отсветы и тени революции уже другой, научно-технической. А теперь формируется и приобретает все большую силу такое, совершенно новое понятие, как экологическая проблема и вытекающая из нее перестройка всей ситуации в мире. Так же, на мой взгляд, все с большей силой и ясностью высвечивается в наши дни роль нравственного начала в трех основных его аспектах — личность, общество, власть, — начала затененного и, в значительной степени, вульгаризированного в результате трудно преодолеваемого догматизма мышления. И не думаешь ли ты, что оно, это благородное, одно из опорных начал природной сущности человека, теряет свою императивность, приобретая вместо этого черты релятивизма и прагматизма — «глядя по обстоятельствам». И не в этом ли коренятся истоки и причины многих наших несчастий и бед, даже преступлений, от которых, оказывается, не спасает ни звание, ни образование, ни положение, ни партийный билет, ни марксистско-ленинская идеология.
Да! и идеология, потому что идеология — это строй и система мыслей, а жизнь — это практика, поведение и взаимоотношения людей. И именно здесь вырисовывается главное направление дальнейших путей и поисков: «Нравственное начало». Я понимаю и сознаю, что мною сказано много неприятного, тяжелого, порой страшного, но это отнюдь, поверь мне, отнюдь не означает, что я ничего другого не вижу и не понимаю. Как выразился, если ты помнишь, один из моих корреспондентов: «Не слепые!»
По рождению я сын еще XIX века и помню многое — и лапти, и курную избу, соху, и урядника, и мордобой, и церковноприходскую школу, помню всю дичь и немощность царской России, когда даже ученические перья и карандаши ввозились из-за границы, или, положим, наш сувенирный гимназический альбом был сделан фотографом Случевским из Парижа. Ну, разве можно сравнить со всем этим нашу теперешнюю, действительно могучую, почти неузнаваемую Родину, превратившуюся из той нищей, лапотной Руси в великую державу мира, носительницу идеалов человечества? Не слепые!
Как можно не видеть коренной перестройки всей страны, ее размаха, масштабности и перспектив?
Как можно не видеть осуществления чеховской мечты о превращении каторжной и ссыльной, почти пустой Сибири в источник неисчислимых материальных богатств народа? Как можно не восхищаться, к примеру, подвигом, который возложила на свои плечи наша молодежь, принявшись за строительство комсомольской БАМ? Как можно не замечать страны Тюмении?
Как можно не оценить исторический подвиг нашего народа в деле разгрома всечеловеческой фашистской опасности? Как я могу не преклонить перед ним свои колена, когда я этому великому делу отдал своего единственного сына?
Как можно не видеть осуществления гениальных замыслов и расчетов нашего великого калужанина К. Э. Циолковского, породнившего мечту Икара с математической формулой. А я, кстати, помню его по моим гимназическим годам — он был учителем моей сестры. Правда, судьба не свела меня с ним тогда, в годы моих юношеских исканий, и от него остался в моей памяти только внешний облик — бородка и легкая разлетайка с большой бронзовой бляхой на груди. И только потом, уже после его смерти, я был в его музейном домике на крутом спуске к Оке, видел его слуховую трубочку, его кресло и станки с инструментами — все то, из чего рождалась наша атомно-космическая эра. Разве можно не гордиться этим?