Круговорот воды в природе. Что такое этот самый «круговорот»? Слово немного скучное. Но Тимка читает учебник, и оказывается, что круговорот — это вполне весёлое дело.
Течёт река, греет солнце, вода в реке нагревается и превращается в пар. А пар — в облако. А облако — в тучу. А туча — в дождик. А дождик — в ручьи. А ручьи текут в речку. Течёт речка. Опять греет солнце, опять облака, опять дождик. Круг замкнулся. Круговорот. Серебряный, прозрачный, летящий, журчащий круг воды.
На уроке, когда Галина Ивановна объясняла про это, Золотцев, конечно, не выдержал:
— На колу мочало, не начать ли нам сказку сначала?
— Золотцев, успокойся, — сказала Галина Ивановна.
Тимка ни разу не видел, чтобы Галина Ивановна вышла из себя. У неё железные нервы, у Галины Ивановны. Хорошо бы и Тимке железные нервы, чтобы стать твёрдым и невозмутимым.
— А вдруг эта вода не вернётся в свою речку? — спросила на том уроке Катя. — Не обязательно же в свою? Правда, Галина Ивановна?
— Не обязательно. Но все реки встретятся в море. А из моря вода — что? — испаряется, и опять идут дожди и снега, питают реки. Ничто не пропадает в природе. Понимаете, ребята? Это очень важно — ничто не пропадает.
Тимка вспоминает об этом. И тут же вспоминает о другом.
Течёт река, большая, спокойная, достойная. Он видит её перед глазами. Это Волга.
Однажды летом Тимка жил на Волге у деда Тимофея, папиного отца.
Тимка сидит у себя в комнате, а видит красный сосновый бор на берегу. Огромный просторный закат малиновый, золотой, сиреневый. И Волгу — иногда синюю, иногда серую, а в грозу — чёрную. Широкая вода, тот берег еле разглядишь, но у деда есть бинокль, иногда Тимка смотрит на тот берег и видит, как маленькие люди косят. Женщины в белых платках сгребают граблями сено, потом на лугу стоят маленькие аккуратные круглые стога. И Тимке кажется, что запах сена долетает до этого берега.
— Деда, а что там голубое?
Дед Тимофей сидит на берегу рядом с Тимкой, смотрит на поплавок. Поплавок спокоен, и дед спокоен.
— Где? За рекой? — Деду не нужен бинокль, его глаза хорошо видят вдаль. — Лён, Тима. Твоя рубаха цветёт.
Тимка обалдело оглядывает свою клетчатую рубаху, потом только сообразил: из льна сделают полотно, нашьют рубах.
— Почему моя? А может, твоя, деда?
— И моя, — соглашается дед.
А по воде прыгают солнечные блики. Смотришь на них, смотришь, никогда не надоест. Река всё время разная.
— Дед, смотри, как вода блестит.
— Солнечные зайцы на поверхности прыгают. А главное, глубина.
Дед сказал мимоходом, никакого значения, наверное, не придал этим словам. А Тимка почему-то помнит вот уже скоро два года.
Однажды они с дедом поехали на старой лодке ловить рыбу. Туман поднимался столбами, солнце ещё не встало, и лодка входила в туманные столбы, к щекам прикасалась сырость.
Они в тот день ничего не поймали. Грустно возвращаться с пустыми руками. Ехали за рыбой, а вернулись без рыбы. И тут им встречается моторка. Там сидят два парня; один поднял над головой щуку метровой длины, полосатую, как зебра.
— Дядя Тимофей! Гляди, мы таких десяток толом наглушили!
И захохотал на всю реку. То ли от радости, то ли от презрения к деду, который живёт всю жизнь на реке, а не догадался, как добыть рыбы.
Промчалась моторка мимо, лёгкий запах бензина долетел до Тимки. Тумана уже не было, проснулась река, тяжёлые капли падали с вёсел. Дед грёб не спеша, а лодка шла быстро. И всё-таки Тимке было как-то неспокойно — завидно, что ли. И мотор у них, и рыба у них. А у нас ничего.
— Деда, а почему мы не могли толом глушить? Бабушка сковородку приготовила рыбу жарить, а мы без рыбы.
Дед молчит, продолжает ровно работать вёслами. Потом сказал:
— Мы без рыбы, зато с совестью. А рыба в другой раз будет, подумай сам.
Дед не любит много говорить. Скажет чуть-чуть и добавит: «Подумай сам». А Тимка подумает.