— Ты? — сказала она.
— Ты? — сказал он.
— А мы с бабушкой к нам едем. У нас все удобства, зачем ей в этой развалюхе жить? Пошли, бабуся.
— Ты с моей Наденькой знаком? Чудеса. Поеду, Тима. Не скучай.
— До свидания, Евдокия Павловна… Надежда, можно тебя на минуту? Отойдем, — вдруг твёрдо сказал Тимка.
— Бабушка, иди потихоньку, я догоню тебя.
Евдокия Павловна медленно пошла к воротам.
— Слушай, Надежда, — сказал Тимка, — если будете бабушку обижать, смотри!
— Ошалел? Что это ты?
— Не прикидывайся. Я всё слышал. Вы так кричали, что за километр слышно.
— У меня бабка взбунтовалась. А твоё какое дело?
— Мы с ней дружим, с Евдокией Павловной. Поняла? Я её в обиду не дам. А твою вредность я знаю. Смотри, Надежда!
— Ты, Тима, не знаешь, какой у неё характер, — вдруг жалобно сказала Надежда.
— Знаю. Очень хороший. И за тебя переживает, и за твою маму. А ты грубая. А она была первой красавицей.
Не дожидаясь, что ответит Надежда, Тимка решительно зашагал к себе. Он не видел, что с балкона смотрит Катя.
Люба, не сердись!
Скоро после истории с запиской Славка убежал на фронт.
Все мальчишки бегали на фронт, но их ловили и возвращали домой. Люба надеялась, что и Славку поймают. И уже решила, что не будет больше на него сердиться. На самом деле трудно признаться, что ты написал записку. Славка не предатель, просто он постеснялся. Постесняться каждый может.
Но Славку не поймали.
Весна совсем пришла в город. В школе стало тепло. На уроках сидели без пальто, и Вера Ивановна не куталась в клетчатый платок, похожий на одеяло.
На перемене Славкина сестра Нюра нашла Любку и сказала:
— Славик письмо прислал. В разведку скоро пошлют. Может, его наградят медалью.
— Ну да? В разведку?
Люба гордилась Славкой. Ему нет ещё пятнадцати; он часто хмурил белые брови, чтобы казаться взрослее. Он считал, что все взрослые хмурые и сердитые.
— Ей-богу, — сказала Нюра, которая никак не могла забыть деревенские привычки, хотя половину жизни прожила в городе. — У нас, значит, в семье двое воюют. Мамка плачет. А я не плачу. Чего ж теперича плакать?
Люба решила убежать на фронт.
Она готовилась серьёзно: разорвала на бинты две простыни и даже насушила сухарей. Это было самое трудное — не съедать весь свой паёк, а сушить кусочки хлеба на железной печке, когда мамы не было дома.
Люба добралась на электричке до станции Внуково и сразу увидела военный эшелон. На вагонах было написано: «Восемь лошадей, сорок человек». И через весь вагон мелом: «Тито!», «Победа!».
Люба стояла, подняв голову, и читала эти непонятные надписи. Вдруг надписи поползли вбок, дверь в полстены отодвинулась, и на снег спрыгнул седой солдат.
Он побежал, не обратив на Любу внимания, потом обернулся и крикнул:
— Что смотришь, девочка? Югославы едут с фашистами воевать!
В открытую дверь Люба увидела смуглые лица, тёмные волосы, лихие глаза.
— Дяденьки! Победа будет за нами! Возьмите меня с собой!
И тут протянулись вниз руки. Сильным рывком втащили Любу, как маленькую. А ей было уже двенадцать лет. Грохнул об пол теплушки чайник, привязанный к портфелю.
Кругом улыбались, говорили не по-русски, но Люба понимала, что говорят о ней. И ещё понимала: они относятся к ней хорошо и приняли её к себе.
Вернулся седой русский, спросил:
— Ты далеко собралась?
— Я? На фронт с вами. У меня вот чайник и сухари. Я санитаркой.
Она боялась, вдруг он скажет: «Уходи», но он не сказал. Седой сел на солому, постеленную у стены, а над его головой висели чьи-то ноги: там, на верхних нарах, тоже сидели югославы. Люба не различала лиц, было темновато. Хорошо пахло сапогами и табаком.
Седой отломил для Любы хлеба, смуглый протянул кружку с кипятком.
— Спасибо, я не хочу, говорит она и пьёт сладкий чай. Давно она не пила сладкого чая: сахар получали по карточкам и пили вприкуску, чтобы надольше хватило.
Как тепло, не зря называется теплушка. И ужасно весело.
Седой говорит:
— Моя фамилия Коваль, у меня внучка, как ты, под Харьковом. А тебя мама отпустила?
— Да, — не моргнув, отвечает Люба. — Она сказала: «Всё для фронта, всё для победы». У меня мама очень сознательная.
Они почему-то смеются, сверкают белые зубы. Говорят непонятно, но видно, что хорошие люди.
— Спасибо, я совсем не голодна, — говорит Люба и ест тушёнку прямо из банки чьей-то ложкой. А мама говорила, что мясо едят только вилкой. Такого вкусного мяса Люба не ела никогда.
Она ест и рассказывает Ковалю, а все вокруг слушают. Рита убежала на фронт поймали на вокзале, даже в поезд влезть не успела. Перс убежал — добежал только до Арбата, свою же мать встретил, ох и оглупила она его, прямо на Арбате! Сам виноват. Какой же дурак бежит в ту сторону, где мать работает? Правда же? И вот теперь Славка убежал. Славку не поймать. Его и в казаки-разбойники никто ни разу не поймал. Только тот его мог поймать, кому он сам нарочно поддавался. Но таких людей было мало, на весь большой двор всего один человек. А теперь Славка на фронте, ходит в разведку. Не верите?