— Люба, — говорит дед. — Девочка из госпиталя. Помнишь, я тебе рассказывал? Песни пела, книжки нам читала. Люба.
— Дед, это не Люба, это Катя из нашего класса. — «Самая лучшая девочка из всего класса». Этого Тимка не говорит, он только думает это.
Дед Тимофей качает головой.
— Совсем я очумел. Та девочка уж выросла, взрослая давно, Люба-то. А эта ну до капли похожа! И походка, и глаза, и эти свои обои так несёт, руку отставила. А Люба так связку книжек в палату приносила. Принесёт, положит на тумбочку, скажет: «Выбирайте, кому какую».
«Слушай, дед, разве может быть кто-нибудь похож на Катю? Разве ты не видишь, что такой девочки больше нет во всём мире?» Тимка хотел бы так сказать. Но он не может сказать такие слова. Он говорит:
— Дед, а по рекам плавать опасно? В море штормы, волны. А здесь?
— По рекам? Надо соображать кое-чего и здесь. Мели — раз. Перекаты — два. Пороги три. Шлюзы, повороты. Нет, Тима, лёгкого плавания не бывает.
Дед задумывается, и Тимка задумывается. Почему так хорошо задумываться рядом с дедом Тимофеем?
— Лёгкого плавания не бывает, — повторяет дед. — Даже на суше и то не бывает.
На своём балконе появляется Катя. Тимка и не смотрел на её балкон, но сразу увидел, что вышла Катя. Наверное, всё-таки смотрел. Сам не думал, что смотрит, а смотрел.
Катя вешает на верёвку пёстрое полотенце; там, наверху, ветер, полотенце рвётся из рук, но Катя крепко держит, потом прихватывает его прищепками, и оно бьётся на ветру как парус. А весь белый дом похож на огромный корабль.
— Надо же, — говорит дед, — сколько всего было в жизни. И что-то помнится, а что-то забылось. Думаешь, главное помнишь, а пустяки забудешь. Но нет, намять по-другому отбирает. Пустяки другой раз ещё крепче помнятся.
— Я, дед, тоже помню всякие пустяки.
— Ну, у тебя по-другому. Ты ещё молодой, ты всё, может, помнишь. Это потом жизнь тебе разъяснит, что было главное, а что — пустое. И то как сказать… Может, мы думаем, что это мелочь, а она-то и повернётся важным! Может так быть?
Тимке не совсем понятно. Но он не расспрашивает. Не обязательно до всего докапываться. Так хорошо сидеть с дедом на своих любимых ступеньках, греться на солнце.
Они ещё долго сидят, пока солнце не прячется. Становится прохладно, и они идут домой.
Поздно вечером, когда Тимка уже улёгся на раскладушке, а дед на его тахте, дед сказал:
— До чего похожа девочка. Невозможное дело.
У нас сегодня гость
Мама говорит:
— Катя, сходи в магазин.
Мама знает, что будет дальше. Катя спросит: «Что покупать?» А потом про всё, что бы мама ни назвала, скажет: «Обойдёмся».
— Что покупать? — спрашивает Катя, продолжая читать про Карлсона, который живёт на крыше.
— Хлеб, сметану, молоко, сыр, — перечисляет мама, а сама улыбается про себя: вот сейчас начнётся: «Мама, ну что мы, сегодня без сметаны не обойдёмся? И молоко еще есть, я видела в холодильнике. И хлеба полбулки. Обойдёмся, а, мама?»
Но мама будет непреклонна. Она скажет:
«Катерина, не морочь мне голову! Бери сумку и ступай в магазин. Что ещё за мода — «обойдёмся»? С какой стати обходиться?»
И вдруг мама не верит своим глазам — Катя сразу закрывает книгу, берёт сумку, самую большую, и говорит:
— Дай мне побольше денег. Я куплю торт и конфеты. У нас сегодня будет гость.
— Какой гость, Катя?
— Увидишь, мама. Могу я приготовить сюрприз? Могу или нет? Или я про всё должна заранее докладывать?
— Можешь сюрприз. Ну хоть намекни, а, Катя.
— Никаких намёков. Воспитывай в себе выдержку и силу воли.
Катя уходит в магазин. Она быстро-быстро сбегает с лестницы. Катя по-прежнему не любит спускаться вниз на лифте. Щёлк-щёлк-щёлк — шаги по ступенькам. А в голове весёлая мысль. Как прекрасно получилось, что она встретила во дворе этого человека. Как удивительно, когда случается вот такое совпадение.
Он подошёл к ней, пожилой человек с ясными, совсем не стариковскими глазами на старом морщинистом лице. Подошёл и сказал странную фразу:
— Девочка, то есть Катя, твою маму как зовут?
— Любовь Григорьевна.
И тут с ним стало твориться что-то невероятное. Он завертелся на одном месте, почти заплясал. Потом стал хлопать Катю по плечу, глядеть на неё то прямо, то сбоку и всё время кричал:
— Вот история! Люба! А? Люба наша! Ты понимаешь, что я говорю? Нет, не понимаешь? Но это же просто. Приезжаю в ваш город — сын у меня здесь, внуки, невестка — смотрю, идёт Люба. Я ему: «Люба!» А он мне: «Катя». Я ему: «Не может быть! У меня же глаза есть». А он мне своё. Я всю ночь вертелся, но правда всё равно моя. Ты Катя, но ты же её дочь! Любина! Теперь понимаешь?