Ноги существа, углубленные в землю до колен, были плотно увязаны в почве, как будто природа сама старалась удержать его в своем объятии, не позволяя уйти. Корни, стекающие от «рук» и «ног», впивались в землю, словно пытаясь вырваться из невыносимого страдания, но их хватка была сильной и неумолимой. В целом, форма этого существа напоминала человека, сгорбившегося и стоящего на четвереньках, который изо всех сил сражается с чудовищной болью, терпя немыслимые страдания, олицетворяя собой муку и упорство в вечной борьбе с тёмными силами, которые заточили его в этом вечном плену.
Малдуст, прикоснувшись второй рукой, не охваченной пламенем, к древесному лицу, внезапно отдернул ее, словно его ошпарило. В этот миг ему показалось, что он коснулся источника мистического чувства утраты и печали, которое эхом разносилось по всей поляне, откликаясь в душах тех, кто находился неподалеку.
«С тобой все в порядке Малдуст?» — с беспокойством спросил Гром.
«Я бы не сказал…» — Старик, изо всех сил пытаясь усмирить бурю негативных эмоций, ответил, что это соприкосновение действительно ошпарило его, но не тело, а душу, наполнив ее наплывом горести и печали. Однако помимо боли, отчаяния и агонии, заполнявших это древесное существо, Малдуст ощутил искорку жизни. Несмотря на свое угнетенное состояние и всю скрытую тьму, оно продолжало жить.
«Можем ли мы помочь ей?» — Спросил Цедрус, который также рискнул прикоснуться. В отличии от Малдуста его не захлестнула волна таинственной силы, но и ничего необычного, что за ней крылась бы, Цедрус тоже не ощутил.
«Как бы мы сами не нуждались в помощи, если задержимся здесь.» — Ответил, тяжело дыша Малдуст, призывая спешить продолжить путь.
Цедрус в последний раз окинув существо своим взглядом, зачем-то отодрал древесную кору, от которой веяло грустью и бросил себе в сумку, прежде чем догнать остальных.
На их пути всё чаще встречались подобные «мертвые» энты, и отряд, осознавая, что разгадать эту тайну им не под силу, ускорил шаг, стремясь поскорее покинуть это дурное место.
Перед тем как перейти через эту туманную долину, магический поток навеянной печали, медленно окутывавший сознание путников, достиг своего пика. Вглядываясь в туман, каждый из них столкнулся с неприятными галлюцинациями.
Малдуст увидел рыжеволосую молодую девушку, ее локоны, словно дикий огонь, развевались на ветру, а взгляд, наполненный пламенем, устремился прямо на него. Ее шепот, до боли знакомый, звучал в голове волшебника: «Ты позволил мне сгореть в этом огне…». Он хотел мысленно ответить, что не помнит ее, но прежде, чем сформулировать свою мысль, услышал предвосхищающий ответ: «Это делает тебя лишь более жалким и виновным в том, что произошло».
Гром заметил, как в тумане за ним следует призрачный образ Шани. Она шагала рядом, и в какой-то момент, развернувшись, он увидел, что в ее сердце вонзился «роковая поцелуй» — ее рапира. Взгляд Шани был полон обвинений, и она тихо произнесла: «Я даровала тебе возможность спастись, но ты, как всегда, поступил по-своему». Убеждая себя, что это всего лишь иллюзия, вызванная проклятым местом, Гром не хотел верить в то, что с Шани могло случиться такое несчастье. В отчаянии он выкрикнул: «Сгинь, морок!». В ответ ее призрачный образ хищно улыбнулся и растворился в тумане.
Цедрус, вглядываясь во мрак, заметил, как издалека к нему приближается величественная фигура. С каждым шагом эльф всё яснее распознавал владыку Эльронда, чей взгляд был суровым, а общее выражение — неприветливым. Образ владыки обнажил свой клинок и, переходя от шагов к стремительному бегу, наполнил голову Цедруса грозным тоном: «Ты должен был защищать Келебриан, а не подвергать её риску! Никогда тебе не смыть своего позора!». В страхе перед своим владыкой, видимым лишь ему одному, Цедрус упал на землю, чувствуя, как клинок готовится занестись над его головой. «Нет, владыка! Я совершил ошибку…» — успел выкрикнуть он, прежде чем закрыл глаза. Когда же он вновь распахнул их, галлюцинация исчезла, и он встретился с недоуменным взглядом Прекхарда, который протягивал ему руку, предлагая помочь подняться.
«Вставай, белокурый! Все мы совершаем ошибки…» — произнес харадрим, и его взгляд упал на собственную галлюцинацию, возникающую за спиной Цедруса. Прекхард увидел своего сына, по имени Агрон, облачённого в доспехи змеиной гвардии. С укором сын смотрел на отца, и в голове Прекхарда раздался его голос: «Надеюсь, что тебя постигла лишь участь предателя, а не труса, и ты вместе с легионом сгинул в забвении. Я уже отрёкся от тебя, но, если бы мой отец пал в бою, хотя бы как воин, я сохранил бы о нём память». Ошарашенный Прекхард остался бы стоять как вкопанный, если бы его не выдернула из этого оцепенения сильная рука Грома, который произнёс, что они почти выбрались.