Никсон лошадей вернул, и, расщедрившись, нехило им всем заплатил. После случившегося фермер долгое время просидел на берегу, швыряя в реку плоские каменья.
К чему бы это воспоминание?
У Уолта дочка была. Семи лет, кажись, от роду. С женой расстался давно. Хотя многие утверждали, но жены никакой и не было. Мол, от Уолта забеременела какая-то продажная баба из Сакраменто. Уолту жаль было ребенка на ее совести оставлять, вот и прихватил малую с собой в Аризоне. А там уж обосновался в Гринвилле, разжился приличным овечьим стадом и жил себе припеваючи. До тех пор, пока дочь не погибла, свалившись с обрыва на очередной прогулке. Себе он этого не простил. Не уберег дитя, за которым взялся присматривать. Вина давила с каждым днем все сильнее. Потому он и повесился на ближайшем к городку суку.
Распинался так из-за дочери.
А на его совести смерть целого семейства.
Ты не мог поступить иначе...
Отмел подобные мысли сразу же. Не оправдание отнюдь. Его задача - обеспечивать семье защиту. Так и знал. Нужно было отказать тому подонку, и тогда ничего этого не случилось бы. Да даже эти ханыги не посмели бы здесь обжиться. Он бы уж точно погнал бы их куда подальше, не смотря ни на что. В военные годы приходилось из раза в раз играть роль командира. И справлялся он с этим недурно. Гордился случаем с узким перевалом где-то в Теннесси. Там-то он и проявил свой талант лидера во всей красе. У северян шансов не то, что на победу, - на выживание, не осталось. И они всех разбили.
Он бы сплотил народ вокруг себя, проработал план (в этом он всегда был хорош), и показал бы ворам и убийцам их место.
Если да кабы...
Никакой пользы от этих рассуждений и теорий нет, если их невозможно воплотить в жизнь. Скоро вообще ничего в жизнь воплощать не придется. На кой? Жить больше не зачем.
С тяжелыми думами он заснул.
Утром сходил в питейную. Таверна. Слишком громко сказано. Он всегда так считал. Но хоть справедливое слово в названии присутствует. Худая. Каморка, (почему бы и нет), поистине худая. Никаким убранством не отличается, ничем приметным не выделяется. Да и хлебнуть чего не сказать, что шибко много. Но деваться некуда. Хоть что-то да есть. Тони Даннэр, низенький лысый бармен, которому стойка до плеч доходила, поинтересовался:
-Чего налить, Билл?
Фермер ответил вопросом на вопрос:
-А здесь есть что-то, кроме дешевого виски?
Даннэр сообразил, что приставать со своими глупыми шутейками, (а он любил веселиться подобным образом), сейчас не время.
Билл залпом осушил стакан до дна и с силой поставил его на стойку. Стакан чуть не разлетелся на части.
-Давай еще, - велел он бармену, чуть погодя.
-А заплатить-то есть чем? - протянул Даннэр своим кряхтящим голоском, - Первую рюмку за счет заведения, а дальше сам знаешь.
Билл посмотрел на него яростно, и бармена проняла дрожь. Боязливый хорёк страшился и вовсе заговорить с этим здоровяком, разозленным, к тому же, на весь мир по причине недавних событий. Но деньги есть деньги. Ради них он готов был на любые жертвы пойти, включая побитую харю.
-Есть чем, - с устрашающей четкостью ответил фермер.
-Л-ладно, - извинительным тоном промямлил халдей и поспешил исполнить приказ.
Одна рюмка за другой...
Билл не отходил от стойки, погруженный в раздумья. Одна лишь печаль.
Он и не заметил, как к нему подошел крупный волосатый амбал, одетый в светло-коричневый жилет без рубахи и брюки с дырами.
-Шел бы ты отсюда, Кален, - велел здоровяк.
Билл повернулся, уловив тот момент, когда мощная челюсть крепыша еще двигалась. Челюсть волчья. А значит, перед ним сам Фернандес - отпрыск техасского рейнджера и мексиканской селянки, помесь быка и человека. В Гринвилле всего год, но считает себя здесь королем. Похоже, не смотря даже на то, что городишком теперь заправляет опасная банда. Фермер поднял глаза выше и уставился на здоровягу. Этот кабан - последний, с кем ему хотелось бы связываться и вступать в перебранку. Но иного выхода нет. Гордость задета. Мимолетное смущение от того, что о своей гордыне он не забывает даже перенося скорбь от потери близких, испарилось.
-С чего бы? - властно сказал он.
Фернандес недолго молча смотрел на него.
-Я так сказал.
-О-о, ты так сказал... Мне плевать, что ты там сказал, недоумок!
Билл, несмотря на свою неразговорчивость, в словесной битве без труда сделал бы своего противника. А потому последний решил долго не тянуть и перейти к тому, что он лучше всего умел. Он схватил фермера за воротник рубахи, потом за пояс, и, подняв его в этом вертикальном положении над полом, пульнул прокатиться. Пятеро посетителей приветствовали этот поступок одобрительными возгласами. Они восторженно выкрикивали имя Фернандеса, подначивая его продолжить дело. Громила не противился.
Он поднял фермера на ноги и зарядил медвежьим кулаком в нос. Разбил в кровь. Затем долбанул коленом по пузу. Билл согнулся, а когда воспрянул, что есть мочи, огрел противника ударом в висок. Тот аж отшатнулся. Но равновесие удержал. Его и дубиной вряд ли с копыт свалишь.
-Опрометчиво, Кален! - выкрикнул кто-то из пятерки. Билл не сообразил, кто именно. Сказывались последствия вражьих ударов.
Но не согласиться с этим было бы глупо. Он и впрямь поступил неразумно, еще, когда начал препираться с этим голиафом. И следующая затрещина это подтвердила. Он вырубился снова. Его неподвижное тело всей ватагой выбросили в окно.
Даннэр не посмел сделать выговор за порчу имущества. А то отправился бы вслед за фермером, который так ему и не заплатил за выпивку.
Он провалялся у таверны не меньше трех часов. За это время у Даннэра появилась возможность получить заслуженную плату. Пусть и не самым достойным путем. Он обобрал Билла, взял чуть больше, чем причиталось, но не счел это грехом.
Побитый и оплеванный, фермер пришел в себя и обнаружил рядом какую-то лужицу. Кто-то, видать, помочился. От жилета исходило зловоние. Может, против Фернандеса у него и не было шансов. Но тех пятерых он уложил бы без проблем. Правда, по пьяни, (виски было необычайно крепкое), не все лица он запомнил. Но и тех, что отложились в памяти, хватало, чтобы показать этим гадам, что даже после пережитого горя хватки он не теряет.
Он решился на такой кретинский поступок, как драка с Фернандесом. И к этому его подтолкнула душевная боль. Такая боль очень часто неблагоприятно сказывается на физических поступках.
От концентрации различных отвратных запахов становилось тошно. Здесь блевотина, там собачьи отходы... Он с трудом поднялся на ноги, после чего струхнул с себя пыль. Мокрое пятно на джинсах выше колен еще не высохло. Выходит, сходили на него не так давно. И кто это мог быть?
Среди зевак, кричавших в таверне во всю глотку и желавших Фернандесу победы, был и Вёрн Дарлинг. Но Стива Брейна там не было, хотя эти двое были неразлучны, как братья. Вероятно, Брейна пристрелили вместе с теми, кто осмелился противиться бандитам. Но почему же тогда не прикончили и Дарлинга? Этот парень малодушием никогда не отличался и, наверняка, был также против такого хода дел. И, тем не менее, он жив, впрягается со всеми в веселую забаву, швыряя его в окно, на улицу. Это нельзя просто так оставить.
Дарлинга он отыскал в его же доме. Ухоженное здание, которое он никогда прежде не посещал. Он бы сюда никогда и не заявился бы, если бы не возникла необходимость. А она возникла. Он не может потерять уважение. Никакого сочувствия к нему никто не проявляет. Что ж, пусть тогда бояться его. От синяков и ссадин Вёрн так просто не отделается, будет, по меньшей мере, неделю с ними возится. И все станут показывать пальцем. Тогда будет знать свое место.