Я часто не беспокоила Матушку. Когда я увидела, сколько людей к ней ходит, то поняла, как ей тяжело, бедной.
В то время мама уже была тяжелобольной, дни ее земной жизни подходили к концу, она требовала ухода. И утром и вечером у нас была скорая помощь. Я как-то пришла домой уставшая и думаю: «Забегу хоть на пару минут к Матушке!» Пришла к ней и говорю:
– Матушка, Матушка, как же мне тяжко!
Я не рассказывала ей о том, что у нас происходит. Но она все и так знала.
– Да… Скорая за скорой, скорая за скорой. Ну, что ж… – сочувственно вздохнула она всей душой, – но когда-то ты будешь еще отдыхать на море.
– Какое море, Матушка! У меня и денег-то на него нет.
А слова ее оправдались, я вспоминала их, когда случилось так, что невестка взяла путевку на море для себя и внука, но не смогла поехать и попросила меня свозить его. «Когда еще Матушка говорила мне, что я отдохну, побываю на море, чтобы с новыми силами ухаживать за мамой», – вспоминала я слова старицы.
Как-то мне сказали, что Матушка очень больна и умирает. Я бросила все и решила пойти к ней уже после работы. Прихожу – лежит Матушка на улице на досках, я к ней подсела, сижу, рассуждаю, как всегда, в мыслях с ней. «Матушка, Матушка… Ты уже умираешь, лежишь. Я, Матушка, похоронила маму, похоронила мужа, теперь я уже совсем без денег, а я болею, сердце останавливается у меня, Матушка, еле я хожу, – говорю мысленно, зная, что она будет сейчас отвечать, я к этому уже привыкла, – вокруг тебя столько народа, тебя – похоронят, а… кто меня похоронит!? Матушка, ну ни рубля же нет, что мне делать? Денег у меня нет никаких! Даже на похороны нет!» Так я рассуждала, собираясь уже умирать, потому что состояние моего здоровья было на грани. А она открывает глаза и говорит: «А они тебе и не понадобятся». Так оно и произошло. После этого разговора прошло больше двадцати лет. Матушка вскоре отошла, а я, хоть и собиралась умирать, прожила все эти годы, милостью Божией. А деньги за это время уже столько раз поменялись, что мои сбережения, если бы были, пропали.
Сижу, думаю дальше: «Матушка, а будут у меня вообще деньги когда-нибудь? Разживусь я или нет?» Она снова открывает глаза и говорит: «Нет, денег у тебя не будет. Ты не умеешь их собирать – ты все сразу отдаешь». Я мысленно замолчала. Так оно и есть, что же спрашивать дальше?
– Матушка, вы умираете! Вот, я чувствую – вы умираете. – Да.
– А кто же вымолит моего Димку? Ну, это просто невозможно, Матушка! Ну, пропадает ребенок – как будто вода сквозь пальцы уходит. Я Вас умоляю, просто умоляю. Вымолите его!
Она молчит.
– Матушка, так что же – он пойдет в ад?
– Нет.
– Матушка, а чем же ему спасаться? Чем же он может спастись – такое вот негодное дитя? Меня не слушает, в церковь не ходит, как раньше. Веры-то нет нормальной, Вы же все это знаете.
– Добрыми делами спасется.
И что это так, так это так. Да. Мой сын способен на то, чтобы снять с себя, если что-то человеку надо, и отдать. Он мог прийти домой без рубашки, без костюмчика. Я ему говорю: «Где твой костюм? Где то, что было на тебе?» А он оправдывается: «Мама, я отдал тому, кто в этом сильно нуждался». И это у нас было все время. Я ругалась, спорила с ним, а он мне отвечал: «Чего ты такая жадная, мама? Почему ты такая жадная?» А я ему: «Сынок, я, одевая тебя, тянусь из последних сил! А ты мне всегда такое делаешь! Это же невозможно!»
Вот так Матушка с нами всегда поступала, неблагодарными, не взирая на наши немощи, помогала, спасала, оберегала.
Еще один интересный момент. В моем присутствии Матушка неоднократно обращалась к какому-то отцу Зосиме. Разговаривала с ним, спрашивала о чем-то. Меня это очень интересовало. Я думала, что это, наверное, какой-то старец где-то подвизается, которого зовут отец Зосима, но о котором еще никто не знает, или который будет после нее. Речь могла идти о двух старцах: или же о схиархимандрите Серафиме (Соболеве), которого она назвала старцем Зосимой в переносном смысле, или же о старце Зосиме (Сокур), который в последние годы жизни Матушки был еще довольно молодым.
Уже после смерти Матушки сильно заболел мой внук – никакие лекарства уже не действовали, ничего не помогало. Ему становилось все хуже, и хуже, и я поняла, что все: мы доходим до последней грани. Внук уже не ест, не пьет, весь горит. И я, не имея уже надежды, с горестью воскликнула: «Матушка, куда ты смотришь? Погибает мой внук! А тебя нет на помощь! Приди и помоги! Ты что – не видишь, что он погибает?» Я дежурила у его кровати, не имея сил, утомленная переживаниями. Видно я не выдержала уже этих бессонных ночей и заснула. Вижу – в комнату заходит Матушка. Подходит к нашему болящему внуку. Подошла, постояла, посмотрела, и уходит. Я проснулась и смотрю – только бок ее я успела увидеть уже в двери. Я так обрадовалась, стала кричать: «Матушка! Матушка приходила!»