Дмитрий Бондарь
Другой путь 3
Стычки локального значения
Глава 1
Некоторые после этого любят выкурить сигарету. Бывают и такие, которым становится совершенно необходимо выговориться. Иногда попадаются особенно отчаянные, начинающие с ходу планировать будущую семейную жизнь. Со всеми ними я прощаюсь. После сигареты, разговора или просмотра буклетов образовательных учреждений, «в которых будут учиться наши детки». Прощаюсь навсегда, без сожалений, покаяний и долгих рефлексий. И слушаю увертюру «Риенци» Вагнера — очень нравится и поднимает настроение. Любовь, политика, интриги — во времена противостояния Кола ди Риенцо и римских феодалов все это было наивным, чистым и прозрачным. Ну, мне так казалось.
Тем вечером я простился с Мириам — невысокой кареглазой брюнеткой с вьющимися волосами, которая успела и покурить и поговорить. А может быть, ее звали Лейла? Или Мадлен? Какая разница! Она ушла так же, как уходили многие до нее — с улыбкой и ожиданием продолжения романа. А его — романа — не было, и у того, чего не было не может случиться никаких продолжений. Обманул ли я ее? Нет. Она сама себе придумала действительность, в которой прожила целый день и немножко ночи. Своей вины в том, что их действительность — надуманная чепуха, я не усматривал.
Проводив взглядом мигнувшую огнями машину, что должна была довезти мою знакомую незнакомку (так и не вспомнил ее имени!), я отошел от распахнутого настежь окна, плеснул в стакан немного бурбона, бросил туда же пару кубиков льда и распечатал новую пластинку с «Риенци». Каждый раз, когда происходит такое романтичное прощание в тихой лондонской (или парижской, гамбургской, токийской — перечислять можно едва ли не бесконечно) ночи, я слушаю новую пластинку с одной и той же увертюрой к опере — такая дурацкая причуда. Мне кажется, что пробегая по дорожке, игла непременно оцарапает поверхность и, если слушать ее во второй раз — звук станет другим. Неправильным. А зачем слушать неправильный звук?
Размышляя о правильном и неправильном, я подошел к проигрывателю, включил питание, положил на опорный блин пластинку, поднял головку звукоснимателя и… очень неожиданно услышал совершенно неправильный звук. Даже вздрогнул. Вроде еле слышного хлопка с присвистом. Так в этом доме ничто звучать не могло. Да и не должно так звучать ничто в это время. Поставь я пластинку три минуты назад, этот «неправильный» хлопок наверняка затерялся бы в мощном потоке звука из флейт и гобоев. Наверное, я бы его все-таки услышал, но значения ему наверняка не придал, посчитав дефектом пластинки.
Теперь, заинтересовавшись необычностью, я решил проверить, что за ерунда творится в моем доме в третьем часу утра и едва я вышел из спальни, как звук повторился. Дважды. Где-то на первом этаже. И короткий металлический лязг.
Если бы я был любителем боевиков, или — хуже того, сам бы был боевиком какой-нибудь ИРА — опознать выстрел из пистолета с глушителем не составило бы больших трудностей. Однако в кино я не ходил, и по телевизору смотрел только новости. А там никто глушителями не пользовался. Даже если стреляли. И сам боевиком я не был.
Поэтому, когда увидел тени крадущихся людей на лестнице — между первым и вторым этажами моего трехэтажного домика, потерял пяток секунд, соображая, кто бы это мог быть. Едва не выронил конверт от пластинки, который все еще держал в руках.
Макс, Грегор и Саймон точно не стали бы красться. Прислуга разошлась по домам. Осталась только миссис Гарфилд, но по стене полз точно не ее силуэт. Я отступил в темноту кабинета, рядом со спальней, где все еще горел ночник и крутился диск проигрывателя. Прикрыл дверь и отметил, что не зря Гарфилд гоняла Николаса — петли оказались совершенно бесшумны.
Телефон, разумеется, не работал. Годился к использованию только как пресс-папье. Уже потом, положив трубку, я вдруг на секунду испугался, что раздайся в тишине гудки — их могли услышать.
Пришлых, судя по теням, было двое, может быть, трое, если кто-то остался на стреме. Грабители, воры, вымогатели, бандиты? Куда тогда смотрит моя охрана? Мысли путались и понимание не приходило. Не покушение же, в самом деле? Шли они очень осторожно, словно несли сырые куриные яйца на макушке.
Из кабинета по неудобной и узкой лестнице — Макс настоял, чтобы она появилась — я спустился, почти скатился, на кухню.
Тихо. По потолку и столам ползало световое пятно от проезжавшей мимо машины. Тускло блестели развешанные кастрюли и половники со сковородками, никаких странностей.
Почувствовав себя в относительной безопасности, я на пару секунд задумался: из дома выходить нельзя — есть вероятность нарваться на их подельника, в доме оставаться нельзя — рано или поздно они меня найдут и в этом лабиринте. Значит, следовало узнать, что там произошло с моей охраной, чтобы понять, что вообще происходит?