Луиджи улыбнулся и ощупал свою голую как колено макушку.
Шпандау оказался то ли пригородом, то ли удаленным районом Берлина — где-то, насколько я понял, на северо-западе. Берндт по дороге называл памятные места, через которые мы проезжали, но я не запомнил, потому что запомнить все эти Кайзердаммы, Шпектебеккены и Теодор-Хойсс-Платцы неподготовленному разуму невозможно. А я еще утром не предполагал, что к вечеру окажусь в Германии.
Машина остановилась у старого трехэтажного дома и Берндт с Луиджи сбегали в кабачок, расположившийся в цокольном этаже — осмотреться. Затем Лу вернулся и провел меня вниз по узкой лестнице.
Берндт заказал нам какое-то местное разливное пиво с обильной пеной и насыщенным запахом, а я вспомнил Штирлица, что так трогательно сиживал в подобном заведении где-то совсем неподалеку. Вот уж вправду параллели — антураж вокруг практически тот же, только что нет за кадром песни про грибные дожди. Зато где-то под потолком что-то мурлычит главный немецкий романтик столетия — Томас Андерс. Что-то про «братца Луи».
Эрих Мильке зачем-то отрастил усы и нацепил на нос дымчатые очки. Годы немного согнули всесильного министра, на лице появились старческие пигментные пятна и он стал непохож на свои собственные фотографии, которые я успел отсмотреть, когда еще только задумывал эту встречу. Годы не щадят никого — сомнительной ценности истина, но даже произнесенная миллион раз она не станет ложью.
Серая шляпа на голове, простенький легкий костюм мышиного цвета, клетчатый жилет на светло-синей сорочке, шейный шелковый платок — такими я впервые увидел немецких туристов в Шереметьево и таким был стоящий передо мной старик. Забавно, что у себя дома они одевались много проще.
Его привел кто-то из доверенных людей — высокий мужчина лет сорока, в джинсовом костюме и с зонтом, владевший, как оказалось, безупречным английским.
— How do you do, mister Meinze? — поздоровался Мильке и протянул слабую, немного трясущуюся, ладонь. Его произношение было ужаснее того, которым я блистал в средней школе.
Я пожал его руку, но мне показалось, что я здорово ошибся, возлагая на эту встречу так много надежд — глава «Штази» был уже совсем не тот гроза западных разведок, обложивший всех и вся своими агентами.
Он что-то сказал на немецком, и переводчик вступил в разговор:
— Герр Эрих предупреждает, что времени на встречу у него не очень много и если нет на то какой-то особой необходимости, ему хотелось бы пренебречь официальной частью. Тем более, что о вас, герр Майнце, он немного знает — по земле уже ходит множество очень правдивых слухов.
Мильке кивнул и взялся за кружку, сказав еще одну трескучую фразу.
— Насколько оправдано присутствие этих двух уважаемых джентельменов? — перевел его спутник, показывая глазами на Луиджи и Берндта.
— Ни на сколько, — ответил я по-русски с самым сильным акцентом, на который был способен. — Если товарищу Эриху мешают эти люди, они уйдут. Только тогда нам обоим лучше отказаться от услуг перевода. Чтобы правильно понимать друг друга.
Переводчик изобразил на лице недоумение и для убедительности развел руками, показывая начальнику, что ничего не понял из моей речи.
Мильке снял очки и вынул из внутреннего кармана костюма клетчатый платок — в тон жилетке. Полминуты думал, протирая стекла, потом отрывисто что-то сказал спутнику. Немец поднялся, извинился почему-то на немецком — entsсhuldigen sie mir bitte — и вышел наружу.
— Лу, возьми с собой Берндта и покурите там вместе с этим…
— О-кей, Зак, я осмотрюсь, как там снаружи. — Луиджи почувствовал, что что-то пошло не по его сценарию, но сделал вид, что подобное ожидалось.
Едва за ними закрылась дверь, Мильке сказал на очень хорошем русском:
— Откуда вам известно, что мне знакомый этот язык?
— Пятьдесят лет назад Вы читали лекции в школе Коминтерна в Москве одному моему хорошему знакомому из числа американских коммунистов. Он о вас помнит и до сих пор тепло отзывается.
Мильке недовольно скривился, всего лишь на миг, но я заметил.
— Хорошо, допустим так. А откуда этот язык узнали вы?
— Это важно?
— Это важно, — отрезал министр безопасности.
— Бабушка с русскими корнями, колледж, Толстой, Достоевский…
— Я вам не верю, мистер Майнце. Вы говорите слишком правильно. Не как в школе правильно, а как говорят русские. И говорите вы на том русском, что был в ходу во времена Достоевского.
Старый шпион замечал все, и, наверное, на самом деле было глупо, неосмотрительно и самонадеянно решить, что смогу долго валять перед ним дурака. Однако ж, если он приехал и сидит передо мной, следует донести до него свою мысль.