— Хэм, Хью, Хэрри, в дом быстро! Пока мы окончательно не превратились в пьяных тюленей! — скомандовал Луиджи. — Чертова английская погода!
Погода как раз была совсем и не английской — никакие пасторальные овцы с показательно-аркадными пастушками, которыми так любят хвастать экскурсоводы близ Бриджнорта, на таком свинячьем холоде не выживут.
— Хорошая погода, Лу, — возразил ему кто-то из «трех Хэ», судя по басу — тот, кто был с нами в катере. — Здесь всегда так. Просто свежо сегодня. Ветреный день. Буря будет.
— Не хотел бы я вашей свежести в декабре хлебнуть, — я наконец-то обрел способность говорить и потянулся к блестящей фляге.
— Здесь и в декабре так же. Круглый год около сорока пяти градусов, — невозмутимо ответил мне другой голос. — И ветер. И каждый день — «завтра будет буря».
— Что это за господня задница?! — вопрос, долго мучивший меня, сорвался с языка. — Что, поближе нигде уединенных мест не нашлось? Как твои люди вообще здесь оказались, Лу? И почему?
Лу приложился к фляжке, а остальные промолчали.
Ответил он уже в доме, который толком и разглядеть-то я не успел:
— Мистер Саура дня три назад просил присмотреть для него здесь неприметную базу. Какие-то у него интересы в окрестностях. Что-то связанное с нефтью. Платформы какие-то в море, я не вникал. Вот, сняли для его людей домик, а здесь и эти подвернулись. Совпало. Я хотел тебе сообщить, но замотался, да и ты где-то в Австралии был. В общем, я не счел это настолько важным, чтобы оно не потерпело до твоего возвращения.
Такое объяснение показалось мне странным. Не потому что я был против содействия Серому в его играх с Occidental Petroleum, платформа которой… Я посмотрел на часы, выясняя число. Потому что с этими путешествиями вокруг Света окончательно запутался в датах. До взрыва, должного случиться шестого июля, оставалось меньше двух недель.
Я не против помощи Серому, но понять не могу — почему это делается в обход меня? Странно. С Лу я ругаться не стал, потому что ничего особенного предъявить ему не мог; сам когда-то говорил, что распоряжения Сауры должны выполняться как мои, а то и еще быстрее. Не стал ругаться, но, как говорится — осадочек остался.
Значит, когда я ночевал в его доме, он звонил Луиджи и отдавал распоряжения? И ничего мне не сказал? Ну-ну, занятно.
— Хорошо, Лу. Показывай своих узников замка Иф.
— Сам хочу увидеть, — заговорщицки подмигнул мой главный телохранитель.
А Хэрри, оказавшийся старшим в этой бригаде «трех Хэ», повел нас вниз по каменной лестнице.
Они сидели на двух крепких стульях, привязанные к высоким спинкам, соприкасаясь затылками. На головах темные мешки, руки связаны. В темном углу стоит еще один стул. Видимо, на нем сидел кто-то из людей Хэрри.
Я подошел к парочке и поочередно снял с обоих мешки.
Не знаю, тот ли это был человек, что стрелял в меня в Камлет Уэй, ведь тогда он был в маске, но девица определенно была той самой. Я почти не помнил ее лица, ведь все красивые женщины похожи друг на друга: красивые брюнетки похожи на среднюю красивую брюнетку, а блондинки — на некую статистически-красивую блондинку. Они будто стремятся к какому-то усредненному идеалу, гарантирующему востребованность у половозрелых мужских особей нашего племени. Разница лишь в габаритах, тембре голоса и длине волос. Но мне почему-то запомнилась одна приметная родинка у именно этой красотки, и, откинув с ее уха прядь влажных волос, я нашел за ним то, что надеялся увидеть. Пока я ее осматривал, она мычала и вертела головой, старательно мешая мне.
— Добрый вечер, Моника, — я снял с ее рта платок и вынул кляп.
На ее правой щеке и лбу кровоточили широкие ссадины — будто тащили ее в этот подвал за ноги, лицом по каменным ступеням. А в остальном она была той самой Лейлой, что уехала от меня за пять минут до покушения. Чуть подурневшей и утомленной, без боевой раскраски светской львицы, но это определенно была она.
— Меня зовут Мэри-Энн, — выдохнула пленница. Кажется, она еще пыталась кокетничать. Забавно.
— Я рад за тебя. И за себя. Наконец-то я запомню твое настоящее имя. Но ведь, давай будем честными, это ничего не меняет?
— Почему я здесь? — она передернула плечами и обвела взглядом тускло освещенные стены.
— Ты пыталась меня убить и помогала тому человеку, что сидит за твоей спиной. Я хочу знать, кто тебя к этому подвиг. Все просто.
— Я? Убить? Тебя?
Если она играла, то весьма талантливо. Но мне было безразлично: понимала она, что делает, использовалась ли кем-то втемную, или была вообще не при делах. Ей не повезло. Так бывает. Кого-то переезжает поезд, а на кого-то падает холодильник, выброшенный из окна доведенным до отчаяния банкротом. На всех моего сочувствия не хватит — я иссякну очень быстро.
— Вспомни, Мария, каким образом ты оказалась в моем доме.
— Мэри-Энн, — поправила девица. — Когда мой отец узнает, что со мной случилось, он тебя порвет!
— Мне страшно. Мне каждый день страшно. Сначала в меня стреляют, теперь обещают порвать. Сможет ли рассудок сохраниться под постоянным прессингом? Как ты оказалась в моем доме?
— Ты сам меня привез в него, недоумок! — взвизгнула моя несбывшаяся любовь.
Так все и было. Я сам ее привез. Она вполне могла оказаться со мной случайно. Но обстоятельства ее отъезда заставляли усомниться в подобной версии.
— Мэганн, я ведь пытаюсь с тобой найти общий язык, а ты обзываешься. Зачем? Ты чего-то боишься? Боишься, что я что-то узнал и пытаешься таким образом защититься?
Я погладил ее по волосам, взял в руку ее ладонь с тонкими пальцами, отдельно пожал каждый из них:
— У тебя шикарные волосы, Мэнди. И ресницы. Волшебные, мягкие. Жалко будет их жечь. Волосы, ресницы, глаза, твои чудесные зубы… Не останется ничего. А ведь если мы не договоримся, все этим и кончится. Мы же с тобой оба не желаем этого, верно? Но ты не хочешь договариваться, а я давно уже не верю в случайности. Их не бывает. И если что-то нам кажется случайным, это всего лишь значит, что мы просто не видим цепи событий. Но в моем положении оставаться слепцом нельзя. Мне очень нужно знать, как все произошло? Не упрямься, просто расскажи мне, как так получилось, что твоя дорога пересеклась с моей. Ну же, Мэнди?
— Меня зовут Мэри-Энн! — на ее щеках появились две влажные дорожки.
Я сел перед ней на корточки и принялся расстегивать пуговицы на блузе.
— Когда ты повторишь это в пятисотый раз, я, наверное, запомню. Но я не хочу запоминать твое имя, ведь если ты будешь упряма, тебе не выжить. А я не хочу помнить мертвых. Итак, Молли, пойми, я не хочу тебе зла. Но вот эти люди, — я кивнул головой за спину, где маячили Лу и все три «Хэ», — они очень упрямые и совершенно бесчувственные. И узнают у тебя все. У них такая работа. Они не садисты, они просто выполнят приказ.
Блуза распахнулась, обнажая тело.
— Чей? — она уже беззвучно ревела, ежась от каждого моего прикосновения, будто прикасался я к ее коже электрошокером.
А ведь совсем недавно это тело было таким близким и желанным… Ностальгия.
— Мой, — просто ответил я.
— Так отмени его!
— Не могу, Моника. Мне очень нужно знать правду. Ведь ты хочешь жить? Понимаешь? Кивни мне?
Она кивнула трижды.
— Видишь, это несложно — выполнять мои просьбы? — Я расстегнул ее юбку. — И я тоже очень хочу жить. Но если не узнаю у тебя правды, то проживу недолго. Я не маньяк. Мне твоя смерть ни к чему. Понимаешь?
С громким треском юбка порвалась по шву, и я выдернул теперь уже просто тряпку из-под Мэри-Энн. Все же запомнил! Черт, плохо-то как!
— Тебе заплатили? Скажи мне — я заплачу в десять раз больше, — я растянул указательным пальцем резинку от кружевных трусов. — И спрячу тебя на тропических островах. Хочешь? Бали, Мальдивы, Фиджи? Пляжи и услужливые мулаты. Выбирай!
Где-то я прочитал, что голый человек не способен адекватно воспринимать реальность. Он боится своей прилюдной наготы едва ли не больше воображаемых пыток.