– Вот я и говорю – надо немедленно обращаться к Павлену, тот есть к Псу Веры!.. – с надеждой в голосе почти что выкрикнул Коннел. – Может, он поможет? Пусть все золото забирают, что я из Зайроса привез, только чтоб мать с братом освободили!
– Успокойся!.. – одернула я парня. – Прежде чем обращаться к Псу Веры, надо хотя бы попытаться разобраться, что же произошло! Для начала поехали назад, в твой пригород.
– Так я уже там был!
– Зато я не была, так что поехали, не будем понапрасну терять время!
– Тебе никто ничего не скажет!
– Посмотрим. А пока что поговорим по дороге, все обсудим.
Ранее я не раз замечала, что когда у меня было тяжело на душе, то единственный способ хоть немного успокоиться и отвлечься от неприятных дум – это полностью загрузить себя делами, беспрерывно чем-то заниматься, пускай даже эти дела не всегда касаются тебя самой. Поверьте: через какое-то время от бесконечного круга забот тебе становится немного легче на сердце, да и на душе словно чуть светлеет. Вот и сейчас, слушая слова Коннела, я поняла, что парню просто-напросто надо помочь – может, и у меня после этого не будет так ныть сердце, а горло сжимать обида. К тому же если родных Коннела, и верно, арестовали по обвинению в ереси, то на этом фоне произошедшее со мной кажется не столь значительным, во всяком случае, не имеющем особого значения.
Мы сумели раздобыть извозчика, и я велела ему ехать в городскую управу. Что бы там ни говорил Коннел, но соваться к Павлену с воплем «Помоги!» пока что не стоит, для начала надо хотя бы выяснить, пусть даже в самых общих чертах, в чем тут дело. Почему для начала я решила навестить городскую управу? Все просто: все сделки с недвижимостью тем или иным образом должны официально регистрироваться для того, чтоб в последующем с них можно было взять налог. Подобные сделки отмечаются в городской управе, причем в обязательном порядке, и вряд ли кто-либо из этих чернильных душ, то есть из служащих управы, позволит себе нарушит это правило – за подобно положено строгое наказание, вплоть до увольнения. В общем, место, откуда уши растут, следовало искать именно там.
Пока же я только прикидывала: сейчас уже вечереет, и вряд ли в управе будет много народа. Ничего, это даже лучше, больше шансов, что удастся задуманное – чем меньше сошка, трудящаяся все в той же управе, тем охотнее она клюет на лесть и деньги.
Когда извозчик остановился у нужного нам здания, я сунула мужичку пару серебряных монет с просьбой не уезжать – мол, сегодня ты нам еще понадобишься!, а затем, подхватив Коннела под руку, буквально потащила его за собой. Вообще-то сейчас я вполне могла бы обойтись без него, но присутствие мужчины подле себя придает солидности. Кроме того, я просто опасалась, что Коннел, в его нынешнем взвинченном состоянии, не выдержав долгого ожидания, сам направится на мои поиски, и неизвестно, чем это может закончиться. По счастью, хотя бы в том, что извозчик никуда не денется, и будет дожидаться нас – в этом у меня не было ни малейших сомнений: просто я заплатила ему едва ли втрое больше того, что полагается за такой проезд, а те люди, что занимается извозом, хорошо понимают, выгодный у них клиент, или нет.
Как я и предполагала, все городское начальство по окончании тяжкого трудового дня уже изволило отбыть домой, так сказать, на заслуженный отдых, и в нужной мне комнате сидел всего лишь человечек неопределенного возраста, прилежно переписывающий в толстую книгу лежащие перед ним бумаги. Прекрасно, это именно тот, кто мне нужен!
Однако, как чуть позже выяснилось, мужичок оказался тертым калачом, и цену себе (вернее, своему, казалось бы, незначительному месту в городской управе) хорошо знал, во всяком случае, эта канцелярская крыса согласилась дать нам посмотреть нужные бумаги аж за пять золотых! Скажете, что это много? Согласна, хотя в самом начале разговора у мужичка хватило наглости запросить с нас целых десять золотых монет – дескать, я сильно рискую, потому как о том, что есть в этих бумагах, посторонним знать не положено! Должна сказать, я бы этой бумажной крысе и десять червонцев отдала без торга, только в этом случае посыпанный пылью канцелярист враз бы решил, что продешевил, и в тот же миг взвинтил бы цену раз в пять, да при том еще и ломаться б стал: может – дам вам посмотреть бумаги, а может, нет, я все одно окончательно еще ничего не решил... С такими людьми я уже дело имела не раз, и знаю, что они свою выгоду лучше любой собаки чуют, и потому тут слабины давать нельзя.
В общем, дело закончилось тем, что пять золотых монет благополучно перекочевали в карман канцеляриста, и мужичок, открыв нужную книгу, ткнул пальцем в неровно написанные строчки:
– Читайте!
Мне не понадобилось много времени, чтоб внимательно ознакомиться с содержанием. Ну, тут все понятно, и служит прекрасной иллюстрацией того, что человеческая подлость беспредельна.
– Спасибо... – вздохнула я, закрывая книгу. – А где остальное?
– Вот... – мужичок достал чуть присыпанную пылью папку, и в ней, среди вороха бумаг, быстро отыскал нужные документы. – Смотрите. Да, и не вздумайте взять оттуда хоть что-то! Если только замечу, что вы намереваетесь забрать хотя бы клочок бумаги...
– Можете не предупреждать... – я просматривала немного помятые листы. – Нам тоже неприятности не нужны... Так, у меня все.
– И не забудьте: вы не знаете меня, я никогда не видел вас... – канцелярист забрал книгу и бумаги. – Все, идите своей дорогой, у меня, в отличие от вас, еще работы много.
– До свидания... – я потащила за собой Коннела, думая о том, что этот канцелярист вполне может быть осведомителем стражи. Вернее, я почти уверена, что туда он стучит едва ли не постоянно... А, не страшно, о подробностях нашего посещения эта канцелярская крыса вряд ли будет делиться хоть с кем-то.
– Давайте в пригород... – скомандовала я извозчику, когда мы снова уселись в старый экипаж. – Коннел, объясни человеку, куда нам надо ехать.
– Пока что езжайте прямо, я потом скажу, куда надо сворачивать... – парень махнул рукой извозчику и повернулся ко мне. – Ну, что скажешь? Ты ведь что-то выяснила?
– Кое-что... – вздохнула я. – Так вот, тебе не помешает знать, что суд, и верно, уже был, и приговор тоже объявлен – поражение в правах, тюрьма с последующей отправкой на рудники, и полная конфискация имущества.
– За что?!
– Все то же самое – обвинение в ереси. Если ты помнишь, то у нас в стране есть закон: когда кто-либо из жителей обнаружил ересь, и сообщил об этом страже, то в том случае, если расследование подтвердит предъявленные обвинения, а суд признает подсудимых виновными...
– То тем, кто проявил должное внимание и доложил о ереси, положена четверть от всего имущества еретиков... – перебил меня Коннел. – Я прекрасно помню об этом, только вот узнать бы, кто получил эту самую четверть!
– Бумаги внимательней изучать надо, пусть даже те бумаги официальные, и написанные сухим языком... – покосилась я на парня. – Там между строк много чего можно прочитать, в том числе и о том, что тебя так интересует.
– И кто же?.. – парень повернулся ко мне.
– А ты подумай... – устало сказала я. – Извини, но есть кое-что такое, о чем, вернее, о ком не хочется даже говорить.
– Что еще за игры такие... – начал, было, Коннел, но споткнулся на полуслове.
– Понял?.. – мне только и оставалось, что искренне посочувствовать парню. – Так вот, четверть от общей суммы продажи имущества твоей семьи в равных долях отошла двоим: купцу Гуряну и его зятю, господину Эрниалу. Именно эти господа сообщили Святой инквизиции о преступных намерениях некоего семейства, живущего в пригороде, и занимающегося подрывом основ Святой церкви. Коннел, я не знаю, как звать твоего отца – ты мне об этом ничего не говорил, но все же рискну предположить, что речь идет именно о нем. Господин Эринал – это твой отец, верно? Похоже, господин Гурян оказался человеком злопамятным, решил уничтожить не только вас, но и ваше честное имя, причем сделал это руками твоего папаши. Правда, мне непонятно, отчего он решил пойти на подобное, спустя годы. К тому же Гурян – один из богатейших купцов нашей страны, и ему вряд ли нужны те жалкие монеты, что он получит после продажи весьма небольшого имущества бедной семьи...