— Да, наверное, это приятно, — согласилась Ксанта и окликнула слугу: — Эй, любезный, а куда это ты нас ведешь?
Тот, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Господин Кервальс хочет говорить с вами обеими. Немедленно.
— Ничего себе! — воскликнула Ксанта.
Она, конечно, догадывалась, что их хулиганская выходка не останется безнаказанной, но не думала, что Кервальс среагирует так быстро.
С этого она и начала, едва войдя в комнату, — ей не терпелось поделиться своим восхищением.
— Я поражена Тем, как быстро вы обо всем догадались.
— Недостаточно быстро, — сказал Кервальс.
Он сидел в высоком резном кресле прямо у окна, заложенного кирпичом. Впрочем, в комнате все равно было достаточно светло — полыхал на совесть растопленный камин, в канделябрах горело не меньше двух дюжин свечей. Вся обстановка в комнате была богатой, хотя и менее изысканной, чем в покоях Ликорис: на полу лежал темно-малиновый ковер, на стенах гобелены со сценами охоты. Рядом с креслом Кервальса стоял маленький столик, на котором красовались медный кувшин и единственный кубок — деревянный, украшенный несколькими крупными рубинами. Сбоку за ширмой угадывалась широкая кровать, покрытая пурпурным покрывалом.
Однако несмотря на роскошь здесь было совсем неуютно. Слишком много ярких пятен, слишком жарко натоплено. Воздух был душным с резким запахом давно не стиранного белья и плесени. При каждом шаге Ксанты над ковром поднималось легкое облачко пыли.
«Комната, в которую давно не заходила женщина», — подумала жрица.
На Дариссу покои Кервальса тоже произвели не лучшее впечатление. Она остановилась на пороге, побледнела и ухватилась за косяк.
— Что-то мне совсем уже нехорошо, — пробормотала она. — Я, пожалуй, вон там, за ширмой, прилягу. А ты, голубчик, — повернулась она к слуге, — принеси мне, пожалуй, тазик. И умыться подай, что ли…
Ксанта помогла подруге добраться до кровати, потом вернулась под грозные очи Кервальса.
Сам хозяин тоже выглядел нездоровым — лицо его покраснело, лоснилось от пота, под глазами набрякли мешки. Он то и дело вытирал лоб платком, вздыхал и похрюкивал, как его предок — кабан, и подливал себе вина из кувшина. Когда он открывал рот, Ксанта чувствовала отчетливый запах перегара. Однако глаза под кустистыми бровями остались ясными, а взгляд пристальным и таким напряженным, что у Ксанты от него звенело в ушах.
— Кто вам платил? — напрямик спросил он жрицу. — Кто вас надоумил? Кто-то из великих жрецов? Зачем?
— Ив самом деле, зачем? — удивилась Ксанта. — Никто нам не платил. Мы сами.
— Не надо мне врать, любезная госпожа, — посоветовал Кер-вальс. — Пока мы… э-э… вдвоем, хочу вам сообщить, что из-за своего необдуманного поведения вы уже утратили право на дар, который я намеревался поднести вам в конце завтрашней церемонии. Если вы и дальше будете упорствовать, уедете отсюда вовсе без денег.
Тут из-за ширмы появилась порозовевшая и посвежевшая Дарисса.
— Кажется, тут кто-то кому-то грозит? — поинтересовалась она у Кервальса. — По-моему, это просто глупо. Мы восстановили справедливость, которую вы нарушили. Так что лучше распорядитесь, чтобы нам принесли кресла.
Кервальс скрипнул зубами, но отдал распоряжения. Кресла были принесены, жрицы расселись, и Дарисса, томно глядя на Кервальса, продолжала:
— А теперь объясните вы нам, почему возводите напраслину на своего сына.
Однако Кервальс одарил ее таким взглядом, что бедная жрица икнула от испуга.
— Он нарушил мою волю, — спокойно сказал Кервальс. — Причем, это не простое своеволие. Он с детства знал, что мои дети не должны якшаться с отродьями из Майаванки, но решил преступить мой запрет. Значит, он не мой сын. Так что подумайте еще раз, мои прекрасные госпожи, на той ли вы стороне.
— А при чем тут мы? — пробурчала Ксанта. — Вы же забыли старый добрый обычай посылать детей на воспитание в другие семьи. Вот они и растут, ничего не видя кроме родного дома, и ищут себе женщин, отойдя на пару шагов от ворот.
— Не суди о том, чего не знаешь, женщина! — взъярился Кервальс.
Впрочем, он даже не попытался встать с кресла и покарать дерзкую. Просто нагнулся вперед, и лицо его приобрело совсем уж багровый оттенок.
— Та тварь, с которой все началось, — теперь он и впрямь задыхался От гнева. — Та, что хотела окрутить Керволана. Когда она поняла, что ничего не получит, она прокляла нас. Весь наш род. Керви знал это и все же попытался задрать юбку ее внучке. Значит, он не Из нашего рода. Он выродок и никогда не будет резать хлеб в этом замке. Слышишь, ты?