— Дина, — Костя повернулся к ней, — сейчас ты пройдешь по всем салонам. Ты поняла? Проверишь, все ли пассажиры пристегнуты. Малышей пусть возьмут на руки. Объяснишь, что мы совершаем маневр и что возникнут небольшие перегрузки. Покажешь, как дышать. Пусть не волнуются, если возникнет резкий крен салона. У тебя три минуты. Иди.
— А что? — помертвевшими губами спросила Динка.
— Шасси не вышло. — Костя повернулся к радисту. — Ну что, Игорь?
— Нам дают эшелон три тысячи и возврат на восемьсот.
— Приготовиться к пике, — велел Костя.
— Уважаемые пассажиры. Наш самолет готовится выполнить сложный посадочный вираж… — Едва Динка начала свою лекцию в первом салоне, как Евлампия перебила ее:
— Иди в третий салон, быстро, здесь я сама, — и подхватила Динку с полуфразы: — Детей возьмите на руки, потому что возникнет резкий крен салона…
— Что? — крикнула Танька, но Динка пролетела мимо не останавливаясь.
Влетев в третий салон, она перевела дыхание и объявила:
— Минутку внимания. Срочно пристегните ремни. Детей взять на руки. Сейчас возникнут перегрузки, связанные со сложным виражом лайнера. Просьба не волноваться, рот держать открытым, воздух выдыхать, напрягая уши…
Она пошла по салону, проверяя, все ли выполнили команду.
Так и есть! В семнадцатом ряду сладко дрых полный, плешивый мужчина. Толстый живот выпирал перед расстегнутыми ремнями. Динка поднатужилась, свела вместе оба конца и с трудом защелкнула пряжку.
— А?! — проснулся мужчина.
Он резко ухватил Динку за руку и залопотал по-французски:
— Мой бумажник! Будьте свидетелями, мсье!
Но тут нос самолета резко взмыл вверх, и Динка, не удержавшись на ногах, рухнула на пол.
Оба пилота знали, что заклинившее шасси можно выбросить за счет перегрузок. Резко вверх на две тысячи метров. Сверху наваливается тяжесть, трудно дышать, руки немеют, сердце колотится… А глаза неотрывно следят за приборами.
— Есть, три тысячи, — выдохнул штурман.
— Нижний эшелон свободен, — доложил Игорь.
— Вниз, — велел Костя.
— Есть, — Елисеев до упора сдвинул рукоятку руля.
Теперь земля стремительно неслась навстречу. Желудок подскакивал к горлу, а сила сопротивления стремилась вырвать их из кресел, выбросить вверх.
— Глянь индикатор.
— Нет.
— Ёкалэмэнэ!
— А теперь?
— Нет.
— Повторяем маневр.
И снова вверх, на трехтысячный эшелон, и снова мгновенная тяжесть вжимает, сплющивает людей в креслах…
— Бесполезно, командир.
И вниз…
Танька вцепилась в сиденье откидного стула. Она сползла на пол, прижала его к груди, уткнулась лицом в обшивку.
Вверх — вниз…
И каждый раз она всхлипывала и тихонько скулила:
— Ой, мамочка… пожалуйста… не надо…
Динка ухватилась за ввинченные в пол ножки кресел, подтянулась и сумела сесть. Она низко нагнула голову, укрыв лицо в коленях.
Вокруг стоял дикий визг перепуганных пассажиров.
Вверх — вниз…
Уловив момент, когда наступило равновесие и лайнер принял горизонтальное положение, Динка быстро встала и как ни в чем не бывало с улыбкой пошла из конца салона к началу.
— У всех все в порядке? Пакет не нужен?
Она наклонялась к каждому ряду, и слева, и справа, посылая каждому уверенную дружелюбную улыбку.
— Что это было? — пролепетала женщина с девочкой на руках.
— Воздушная воронка, — соврала Динка. — Но вы не волнуйтесь, у нас очень опытный пилот.
— А можно выйти в туалет?
— Минутку, я узнаю у командира. Ремни не отстегивайте до конца полета.
Он даже не стал надевать рабочий комбинезон. Отвинтил люк в полу и спустился к основным узлам гидросистемы. Лихорадочно ощупывал стык за стыком, узел за узлом. Где заклинило? В чем причина?
Прямо под ним, внизу, с семиметровым размахом находились стойки шасси, скрытые от него еще одной перегородкой. Но основной механизм, приводящий в действие раздвижные шлюзы, был здесь.
Сашка вытер пот со лба и посмотрел на руки. Они дрожали. Спокойно. Надо внимательно осмотреть все еще раз.
Черт! Как смертельно хочется курить! Но нельзя, а рука сама тянется к внутреннему карману кителя…
Или он недоучка, или полный идиот, но он ничего не видит! Он не может найти причину!
Сашка третий раз осматривал одно и то же место, двигался дальше, возвращался — и чувствовал, как панический страх захлестывает его волной.
Страх от своей беспомощности и бесполезности. От него, бортинженера, сейчас зависит все, а он не может ничего сделать и даже не знает, что происходит…