— Медсестра? — ошалела Динка. — Ей-то зачем? Подкупили?
— Кто? — быстро спросил Костя.
— Не знаю. — Динка отвернулась. — Нас теперь опять к следователю таскать начнут?
— Скорее всего. — Костя вздохнул. — Меня завтра еще на разбор полетов вызывают. Перед комиссией отчитываться.
— Но ты же все делал правильно!
— И то, что мы здесь, лучшее тому доказательство.
Динка осторожно освободила руку и отстранилась от него.
— Всего хорошего, Константин Иванович, мне на маршрутку.
— Мне тоже. — Он нахмурился. — Но если ты хочешь побыть одна, я не стану навязываться. Ты ведь… любила Антона?
— А ты его не любил, — повернулась к нему Динка.
— Не стану скрывать. Но о мертвых плохо не говорят.
— Тогда давай не будем, — отрезала Динка.
— А ты куда сейчас?
— Домой.
— Может, посидим где-нибудь? — предложил Костя. — Или меня в гости пригласишь?
Динка остановилась и в упор глянула на него:
— Что, спешишь занять вакантное место?
— Зачем ты так? — тихо спросил Костя. — Я ведь серьезно.
— Что серьезно? — опешила Динка.
— Все. Ты мне давно нравишься… — Он огляделся по сторонам и вдруг улыбнулся: — Тебе не кажется, что это не самое подходящее место для любовного объяснения?
Они стояли посреди площади, и их со всех сторон толкали спешащие с вещами люди.
— И не самое подходящее время, — заметила Динка.
Глава 30
Весь мир потерял цвета. Остался только один — белый. Блестящий, маслянистый — если посмотреть вбок, матовый, шероховатый — если вверх, а когда скосишь глаза чуть ниже носа — упрешься взглядом в шуршащую крахмальную белизну.
Наталья осторожно водила глазами по кругу. Раз она различает оттенки белого, значит, все-таки не ослепла. Но что-то с ней все же случилось. Что? Где она?
Голова не поворачивалась, и разглядеть что-то еще, то, что не попадало в пределы ее поля зрения, она не могла. И вообще, какое-то странное ощущение, что от нее только глаза и остались. Она — это глаза. И все, больше ничего Наталья не чувствовала. Ни рук, ни ног, ни туловища. Не было ни боли, ни тяжести, ни онемения — ничего.
«Я есть, или меня нет? Кто я? И что именно составляет мое «я»? Из чего я состою? Что собой представляю? Я живу или уже нет?»
Наталья закрыла глаза. Мир потух. Стало темно, только расплывчатые красноватые круги и пятна сменяли друг друга под сомкнутыми веками. Открыла глаза — свет. Белизна.
Белый свет… Она на белом свете. Она жива.
Наташа не помнила даже, кто она, как ее зовут, что с ней случилось. Память тоже была белой и пустой, как чистый лист.
Что-то скрипнуло сбоку, раздались шаги, и Наталья с удивлением обнаружила, что кроме зрения у нее есть еще и слух. Что мир не только состоит из белого и черного, но еще и звучит, и она эти звуки различает.
— Смотрите, глаза открыла! — сказал где-то вверху низкий женский голос. — Молодец, девочка. Цепкая.
Чье-то лицо, незнакомое, склонилось над Натальей. Сдвинутая на лоб темно-зеленая шапочка скрывала волосы.
Наталья хотела спросить, кто она и где, но язык не слушался, губы не шевелились. Вместо слов изо рта вырвалось глухое мычание.
— Очень хорошо! — обрадовалась незнакомка. — Связки напрягаются. Люся, поставь капельницу. А на завтра запиши обследование на томографе. — Она опять склонилась над Натальей и спросила: — Ты меня слышишь? Если да, то закрой глаза.
Наталья опустила веки, подержала их сомкнутыми и вновь открыла.
— Умница! — обрадовалась женщина. — А помнишь, что с тобой случилось?
Наталья смотрела на нее. Та подождала несколько секунд и кивнула с видимым сожалением.
— Так. А как тебя зовут? Кто ты?
Наталья не шелохнулась.
Женщина отвернулась и, подавив вздох, сказала кому-то:
— Что ж, может, так оно и лучше…
Лидия Ивановна опять была чем-то недовольна. На сей раз ей не угодила прислуга. Закрывшись в кабинете, Сашка слышал, как она возмущенно кричала:
— Я ей каждый день говорю: несешь блюдо, сразу подавай чем брать! То салфетки забудет, то хлеб не нарезан!
— Сама нарежь! — огрызалась Любка.
— Я?!
— А что? Ты забыла, как это делается?!
— Но для чего мы держим прислугу?! Она за это деньги получает!
— Во-первых, плачу ей я! — жестко отчеканила Любка. — А во-вторых, делать ей замечания тоже имею право только я. Ты хочешь ее рассчитать?
— Но она ведь не справляется! — взвизгнула Лидия Ивановна.
— Она отлично готовит, — парировала Любка. — Гораздо вкуснее, чем ты. И чтобы прекратить скандалы, я могу оставить за ней только готовку, а сервировку и мытье посуды поручить тебе.