— Красавица, — кивнул Костя.
— У нее родные есть?
— Я не знаю, — растерялась Динка.
— Нет, — ответил Костя. — В прошлом году она одна осталась.
— Да, — вздохнула врач. — И муж умер, и ребенка потеряла. Хотя какому мужу такая нужна? Им здоровых, да красивых подавай.
— И что же теперь будет? — растерянно спросила Динка.
У нее в голове не укладывалось, что может быть такая болезнь, которую нельзя вылечить. Разве возможно такое, чтобы Наташка никогда больше не смогла ни пошевельнуться, ни заговорить?
— Немного подлечим и передадим в интернат, — нахмурилась врач. — Там таких доглядывают.
— А навешать там можно? Адрес дадите? — спросил Костя.
— Дам. — Она усмехнулась. — Только ведь вы разок съездите и сами больше не захотите. Тяжело это.
— Ничего подобного! — взвилась Динка. — Зачем вы так? Нам всем Наташу жалко. Мы всем экипажем…
— Ну-ну. — Врач выкинула сигарету в урну и отвернулась, чтобы уйти.
— Подождите, а что вы сказали о ребенке? — остановил ее Костя.
— Шесть недель у нее было, — обернулась в дверях врачиха.
Динка опустила голову и залилась жгучей волной краски.
Теперь она уже не гнала Костю. Очень паршиво остаться одной в таком состоянии, когда в один клубок сплелись в душе и боль, и стыд, и чувство вины, и острая жалость. Динке казалось, что теперь Костя должен ее презирать, она ждала упреков. И была благодарна даже за простое молчание.
— Прекрати, — сказал Костя, когда Динка, наглотавшись сигаретного дыма, очередной раз хлюпнула носом. — Сколько можно винить себя во всех грехах? Ты здесь ни при чем.
— Но ведь я…
— И он тоже, — отрезал Костя. — В первую очередь, виновен он. И мы уже никогда не узнаем, что у них там произошло.
Он остановил такси и выжидательно посмотрел на Динку. Она назвала свой адрес и уютно устроилась на заднем сиденье рядом с Костей. Он обнял ее за плечи, притянул к себе, и ей стало вдруг так спокойно, тепло, как уже давно не было. От Кости ей передавалась какая-то уверенность. Пока они мчались через всю Москву, с одной окраины на другую, Динка даже незаметно для себя задремала.
Так бывает, когда боль превышает порог чувствительности и организм, защищаясь, отключается от реальности.
Она открыла глаза уже около собственного подъезда и тут же принялась корить себя за бесчувственность. Но за время сна боль и стыд прошли и исчезло чувство страха. Чего ей бояться? Кого? Страшнее, чем случилось с Натальей, с ней случиться уже не может. И в конце концов, ведь кто-то должен ответить за все?!
Несправедливо, если Наталья будет лежать бесчувственным бревном, а кто-то всесильный, стряхнув ее с доски, как ненужную пешку, будет продолжать свою игру!
Они вошли в подъезд, и Динка машинально открыла почтовый ящик. За время ее отсутствия там уже скопилось несколько газет, рекламных листочков и каких-то бумажек. Газеты скомкались, порвались на сгибах. Динка расправила их и стряхнула на пол желтый бланк повестки.
— Так и есть, — Костя наклонился и поднял его. — В прокуратуру. На завтра.
Из освобожденного от газет ящика выпали объявления о ремонте холодильников, автошколе, ускоренном курсе английского, последней выскользнула предвыборная листовка с цветным портретом.
Динка схватила ее, не дав упасть, и уставилась на портрет, не веря своим глазам.
«Ваш кандидат на выборах — Ларионов Борис Федорович», — крупно было набрано вверху красочного открыточного листа. А ниже на фото красовался представительный седой мужчина.
Глава 31
— Интересная биография! — усмехнулся Костя, разглядывая листовку. — Когда он успел два высших образования получить?
— А что? — Динка усиленно делала вид, что ее не интересует этот кандидат в депутаты, а сама поневоле все поглядывала на портрет.
От этого взгляда даже на фото не по себе.
— Так по датам не совпадает.
— Ну мало ли… может, опечатка? — Она пожала плечами, думая о другом.
Слепая тетка Фемида, кажется, по калечности своей перепутала правых с виноватыми. Лупит по невиновным чем ни попадя, а преступников заслоняет своей широкой грудью.
Через каких-то пару недель господин Ларионов станет народным избранником, приобретет депутатскую неприкосновенность, и тогда никакая прокуратура до него не доберется.
Да сам же Истомин просто возьмет под козырек и вперед забежит дверь открывать. И никто, конечно, не станет слушать какую-то стюардесску, которая в каком-то лесу кого-то там мельком видела. Пусть она попробует доказать причастность господина Ларионова к чему бы то ни было!