Шустрый мальчик Юра, – подумала я.
Наверное, я дура, безнадежная дура. Но слушать ее и ничего не сделать, хотя могла, я была не в состоянии. На мне, наверное, наживались многие проходимцы.
Но я не выдержала, и, увидев выходящего из ювелирного магазина кавалера Оли и Сани с чемоданчиком с деньгами, вынула из чемодана четыре пачки долларов по десять тысяч каждой и сунула старушке. Она с ужасом глядела на них, не в силах поверить.
Белобрысый, увидев это, вышел из машины.
- Нет, это невыносимо... – сказал он.
- Здесь ваш долг, бабушка... – сказала я.
- Что происходит? – мрачно выговорил белобрысый.
Я не слушала, а заставила старушку быстрей сложить и спрятать за пазухой деньги, не отвечая на слова белобрысого.
Зато один из стоящих поблизости на лестнице телохранителей “авторитета”, проклятый доносчик, который частично слышал рассказ бабушки, кратко и быстро доложил эпопею бабушки командиру. Чтоб тот не имел сомнения, что происходит.
Тот выругался.
- Добротой ребенка все пользуются! – угрожающе и чуть ехидно процедил белобрысый сквозь зубы. – Конечно, она взрослая, ее нельзя оставлять без присмотра! Она всем отдает, как ребенок!
Я поджала губы.
- Какое вы имеете право вмешиваться! – холодно сказала я, стремясь выглядеть совсем взрослой.
Я осторожно взяла бабушку под руку.
- Пойдемте, бабушка, – ласково, но твердо сказала я, ведя ее к другой светящейся вывеске в углублении с названием роскошной фирмы по продаже квартир. – Я куплю тебе и семье твоей дочери отдельные квартиры...
Белобрысый все равно не отстал от меня и упрямо увязался за мной, пока я тихо успокаивающе говорила старушке, что “только прикажу оформить квартиры так, чтоб ни продать, ни выкупить, ни заложить, ни лишиться их ни ты, ни твоя дочь не сумели в течение двадцати лет”...
Контора, кажется, работала. Наверное, они ожидали, что при такой заварухе люди бросятся вкладывать деньги в недвижимость.
Старушка, кажется, плохо соображала, что с ней происходит. И все плакалась, принимая меня, почему-то, за свою бабушку. Пока ее не попросили в конторе предъявить паспорт, чтобы оформить документы. У них в магазине был и юрист. И только тогда, когда она получила на руки папки с документами, она вдруг сообразила, что происходит.
- Я сам покажу вам этот новый дом... – засуетился управляющий. – Это здесь, рядом... Совсем недалеко, недавно возведенное новое здание...
Я поморщилась.
- Не волнуйтесь, там террористов нет, только сегодня уже три обыска было... – быстро сказал он.
Давно меня так не целовали.
Я отвернулась и подавилась.
- Я надеюсь, бабушке там будет безопасно? Я не могу сейчас туда поехать... – сдавлено сказала я. Мне показалось, что я тут задержалась.
Он хихикнул.
- Мы уходим, – жестко сказала я, а потом тихо наклонилась к бабушке. – Мы помогли вам, а дальше решайте сами... – неслышно сказала я ей на ухо.
Мы были уже на улице с бабушкой, когда она, наконец, по угодливости задержавшегося на мгновение у двери управляющего поняла, что это все происходит по настоящему, не во сне, и растерялась. Она переводила взгляд то на меня, то на бумаги, а потом неожиданно расплакалась от благодарности. Совсем, совсем иначе...
- Возьми, хоть это возьми... – она неожиданно стала тыкать мне в руки большой футляр, не вытирая катившиеся по щекам слезы. – Они фальшивые, да, но мама завещала передать их моей дочери... Не выкидывай его... Прими хоть этот ненужный дар от Анны, непутевой приемной дочери фрейлины Красницкой...
Она плакала и так неловко тыкала мне этот ненужный мне тяжелый футляр, что я не нашла сил отказаться. Он был от всего сердца, хоть драгоценности были и ненастоящие. Но я поняла, что мне передали нечто большее – дар матери, пусть и поддельную, но в чем-то святыню. Я прижала ее к груди, и поблагодарила старушку.
- Они красные, хорошо идут на белом... – прошептала она.
Почему-то столько гордости и какого-то тайного благословения и в тоже время какой-то тоски было в ней, точно с ней уходила эпоха, что я вздрогнула. Что-то в этой женщине было значительное.
Я оглянулась – на мне как раз было ослепительно белое платье.
- Анна Михайловна я, – сказала она мне напоследок, – Щербацкая, пожалуйста, запомни обо мне, дочка...
Она как-то печально улыбнулась.