- Ты что, его так любишь? – осторожно спросила Оля, поняв, что со мной случилось. – Найдешь другого, еще лучше...
- Это ты говоришь про своего фотографа? У тебя их несколько?! – изумилась я.
Оля меня чуть не ударила и покраснела.
- Я другое дело, но ты еще совсем как ребенок... – смутилась она.
Я возмутилась и подпрыгнула.
- Как давно ты его знаешь? – спросила Саня, уплетая торт.
- Ооо... оооч... очень давно... – сказала я с полными щеками, уплетая торт. И гордо добавила. – С утра...
- Так... – белобрысый, то есть Олег Иванович, подавился. Он отложил ложку и вытер губы салфеткой. – А что еще ты про него знаешь?
Он почему-то говорил так, что мне показалось, что меня выпорют.
- Он владелец ресторана, где я работала, он влюбился в меня с первого взгляда... – счастливо сказала я, выпрямляя грудь и выпрямляясь. А потом добавила, – то есть это я так думаю, что влюбился... Он меня поцеловал, стал на колени, молил, оформил страховку и завещание.
Я широко и гордо улыбнулась.
К нам подошел еще один охранник.
- Я должен сначала с ним познакомиться... – вдруг мрачно и жестко сказал белобрысый, не обращая внимания на охранника. – Я хочу его увидеть...
Я удивленно поглядела на белобрысого. Он сыграл для охранника просто как Станиславский. Он сказал это так, что даже я могла принять его за своего папашу, так это было естественно. Я чуть не захлопала в ладоши – такой талант гибнет.
Я неприязненно посмотрела на подошедшего охранника, пока его люди снова обыскивали бедный зал. Это был жесткий, цепкий, беспощадный командир-профессионал, по типу нашего белобрысого в бою.
- Можно? – спросил он, усаживаясь на стул перед новым тортом.
Я мрачно глянула на него, все еще смотря на белобрысого. Но этот жестокий командир не обратил на меня внимания.
- Почему вы не на охоте? – жестко и требовательно спросил он белобрысого, явно принимая его за авторитета.
Тот замялся.
- Да, я понимаю, вы здорово устроились... – мрачно заявил пришедший командир. – Вы вроде и приказание выполнили, мало того, прибыли в самый штаб со всей командой киллеров со всей готовностью, – он кивнул на ребят, – вы готовы, формально все в ажуре и вам не грозит опущение, как отступникам и спрятавшимся... да только пока другие рыщут по городу, вы отлично хаваете лучшие деликатесы со своими девочками. Может, скажете, что вы делаете в ресторане? – издевательски спросил он.
- К-о-н-т-р-о-л-ь... – одними губами по буквам сказала я Сане так, чтоб увидела только она. Это было легко, ибо я лицом ткнулась в нее, отвернувшись от командира.
- Контроль, – тихо сказала Саня, сверкнув стальными глазами.
- А... – тот тут же успокоился. – А я то думаю... Я сразу понял, что тут все киллеры-профи, у меня на убийц нюх...
Наши соседи вздрогнули.
- Только вряд ли она нападет сама, незачем такие меры предосторожности... А то такая охрана, аж жуть, а в помещение штаба все с оружием входят... Ну сидите, сидите тут для контроля... Может, действительно, вас не убьют при первой атаке... Но, скорей всего, она при атаке убьет всех для страховки... Кто же будет оставлять возможных убийц в тылу?
Он хладнокровно доел торт, дождался вернувшихся своих, и вышел.
Все облегченно выдохнули, когда он ушел. И больше никто не заходил.
Я раскрыла принесенную коробку и стала осторожно снимать гранатовые браслеты со щиколоток, надо быть скромной, они слишком звенят при стрельбе, когда от отдачи пулемета дрожат руки...
Ювелир и старик, давно уставившиеся на коробку, почти мгновенно оказались у нас.
Увидев старую коробку, почти выцвевшую корону и выдавленную очень давно надпись Татьяна на замше, ювелир почему-то захрипел и вцепился, как зверь, хищным движением в коробку, а старик издал какой-то возглас.
От его рывка она раскрылась и старые письма, небрежно брошенные Саней в коробку, когда я одевалась, разлетелись веером по залу.
Старик нелепо согнулся и, сопя, поднял одно.
- Дорогая Танечка... – вслух медленно прочитал он, потом уставился на письмо, подпись и схватился за сердце, захрипев и опускаясь на стул. – Мы... мы... мы...
Я тихо и сосредоточенно вырывала свою большую коробку у ювелира, еле успев подхватить выпавшие драгоценности на подол платья, и не знаю, что бы стало с этой красивой коробкой, если б нас не остановил тонкий высокий смертельный вскрик умирающего старика. По щекам его катились слезы:
- О Боже, это же мои письма к Тане и наше свидетельство о браке с выпиской из церковной книги... – отчаянно и тонко безумно вскрикнул старик, будто ему вогнали нож, и медленно осел вбок со стула на пол, будто кукла, став белым и мертвенным...