Глава третья. Разграбление северного Китая
К середине 1210 года Чингисхан был готов начать войну с империей Цзинь. Он жаждал великой войны и великой добычи. Весной того же года, принимая посла чжурчжэней и узнав, кого избрали новым императором, он «…повернулся на юг, плюнул и сказал так: „Я считаю императором в Срединной равнине[28] того, кто отмечен Небом“» [12, с. 149]. И тут же окончил прием. Для цзиньцев это был удар ниже пояса, до сих пор монголы платили им дань! За ней-то они и приезжали, а уехали ни с чем. А Чингисхан, который без сомнения считал именно себя «отмеченным небом», «увеличил строгости [дисциплины] в войсках, чтобы были готовыми [к войне]» [12, с. 149]. В марте 1211 года был устроен очередной курултай на берегу Керулена, на котором присутствовала вся военная элита монголов, а также прибыли многочисленные вассалы монгольского владыки, и в их числе индикут уйгуров, и хан карлуков. Чингисхан естественно обосновал необходимость будущей войны — «это месть за убийство двух его родственников»[29] [4, с. 85], которое произошло лет за 60–70 до описываемых событий. «Второй повод был более существенным для объявления войны: Чингисхан заявил, что хочет отомстить за прежних правителей Северного Китая, киданей — они были протомонгольского происхождения, а чжурчжэни, тунгусское племя обложило их данью» [4, с. 85], ну а это было лет сто назад. В общем, серьезные, а главное, «своевременные» заявления для того, чтобы действия по обузданию империи Цзинь начались.
Очень скоро, буквально через несколько дней мосле курултая, монголы, сконцентрировав войска у озера Далай-Нур, начали поход через Гоби. Эта операция по преодолению пустыни с выходом к Великой Стене была тщательнейшим образом продумана Чингисханом и его генералитетом. В частности, без большого количества вьючных верблюдов, захваченных у соседей в течение нескольких лет до этого события, переход через Гоби был бы весьма проблематичным. Кроме того, монголы «удачно рассредоточились и шли несколькими волнами, с тем чтобы не исчерпать немногочисленные и разбросанные по пустыне колодцы и водоемы, наполненные талыми водами. Это была гигантская операция по любым стандартам» [29, с. 156]. Армия Чингисхана, насчитывающая 100–120 тысяч воинов и почти 400 тысяч лошадей и прочих животных, преодолев более 800 километров, оказалась в Северном Китае.
А что же чжурчжэни? Они «…уже ждали их и глумились над ними. „Наша империя, как море, а ваша — как горсть песка, — говорил по свидетельству китайского ученого хан чжурчженей[30]. — Нам ли боя ться вас?“»[16, с. 182]. И действительно, силы между противоборствующими сторонами были неравны, причем агрессор значительно уступал в численности войск, «…империя Цзинь, имела армию примерно в 500 000 человек, из которых 120 000 были конные лучники, по происхождению кочевники-чжурчжэни» [30, с. 53]. Кроме того, нужно учесть, что существовало огромное количество фортификационных сооружений — в виде Великой Китайской стены и еще нескольких подобных ей, но уже внутри страны, отдельных крепостей, ну и сами города были очень хорошо укреплены. Пока чжурчжэни зубоскалили с монголами с неприступной, как им казалось, Великой стены, Чингисхан с войском уходит с кратчайшего и особо укрепленного пути к Пекину и «…форсирует наружную стену на слабозащищенном участке», километров за двести, «к западу от этого кратчайшего направления» [7, с. 174]. Ворвавшись в Северный Китай, монголы сразу же показали себя как безжалостные грабители и мародеры, не щадящие ни воинов врага, ни простых крестьян и горожан.
В 1211 году Чингисхан и его полководцы одержали две победы в сражениях, которые решили участь империи Цзинь, несмотря на то, что война будет продолжаться еще 25 лет, то затухая, то разгораясь вновь. Поздней весной того года войско чжурчжэней встретилось с монголами в первом и крупнейшем полевом сражении «…при горе Е-ху-лин» [31, с. 42], «…что между Пекином и Калганом» [3, с. 152]. В этой кровопролитнейшей битве, в которой участвовали сотни тысяч человек, монгольское войско одержало блестящую победу, враги понесли огромные потери в живой силе. «Через десять лет, когда даосский мудрец Чаньчунь, направляясь к Чингисхану, проезжал по тем местам, на крутых откосах вдоль дороги все еще белели кости погибших в том бою» [29, с. 157]. Но это было через десять лет, а тогда, в начале лета 1211 года, «…проход через внутреннюю стену на горном перевале Цзюй-юнь-гуань (по-монгольски Хабчал) был захвачен авангардом армии „мангнай“, который в составе трех тюменей под начальством лучших вождей — Мукали, Джебе и Субедея — предшествовал главным силам» [7, с. 174]. Пока чжурчжэни приходили в себя от первого поражения, монголы вновь предались разграблению страны. «Однако у Субудая и других военачальников орды в тот период объявилась одна слабость — они еще не умели брать города» [11, с. 70]. Но города городами, а «…в открытом поле, где только и выигрывались войны, Субудай, используя маневренность конницы, умел уклониться от степного сражения, если не был уверен в превосходстве своих сил и успехе, зато учинял жестокую бойню, когда удавалось, исключив всякий риск, создать подавляющее преимущество в численности войск» [11, с. 70].