Император Ай-цзун, наблюдая абсолютную безвыходность своего положения, попытался начать переговоры с Угэдэем и Толуем, которые в это время находились «в горах Гуашань[108]» [12, с. 166], то есть примерно в тысяче километров от Кайфына.
О серьезности его намерений говорит факт запрещения цзиньским солдатам вести боевые действия и желание отправить ко двору монгольского каана «младшего брата Экэ, вана Цао, в качестве заложника» [12, с. 166]. Однако стремление Ай-цзуна путем переговоров оттянуть гибель государства наткнулось на упрямство монгольского главнокомандующего. Субэдэй, лишь только «услышав об этом, сказал: „Я получил повеление осаждать город, другого ничего не знаю“» [31, с. 133]. И началась тотальная эскалация военных действий. Субэдэй, шедший к победе над чжурчжэнями более двадцати лет, никакой передышки им давать не хотел, «поставил осадные машины; по берегу городского водяного рва построил палисад; согнал пленных китайцев, далее женщин, девиц, стариков и детей и заставил их носить на себе хворост и солому, чтобы завалить ров» [31, с. 133].
В стране чжурчжэней в это время проходили ожесточенные споры между теми, кто желал перемирия с монголами, и партией войны с ними. «Разводить» стороны пришлось самому Ай-цзи-ну, который решил, что если Экэ будет отправлен заложником к Угэдэю, но монголы не прекратят наступления, «не поздно будет отчаянно сражаться» [31, с. 133]. После того как цзиньский ван отбыл на север, Субэдэй не только не прекратил осаду, а напротив — усилил ее. Этот период можно смело именовать «техническим противостоянием». Противоборствующие стороны использовали осадную технику в неведомых доселе масштабах. «В столице строили баллисты во дворце. Ядра были сделаны совершенно круглые, весом около [китайского] фунта, а камни для них были из горы Гын-ио[109]. Баллисты, употребляемые монголами, были другого вида. Они разбивали жерновые камни или каменные катки на два и на три куска, и в таком виде употребляли их. Баллисты были строены из бамбука, и на каждом углу стены городской поставлено их было до ста. Стреляли из верхних и нижних попеременно, и ни днем, ни ночью не переставали. В несколько дней груды камней сравнялись с внутренней городской стеной. Отбойные машины на стене городской построены были из огромного строевого леса, взятого из старых дворцов. Как скоро дерева разможжались от ударов, то покрывали их калом лошадиным, смешанным с пшеничной мякиной, и сверх того обвивали сетями, веревками, канатами, тюфяками. Висячие дощатые щиты снаружи обиты были воловьими кожами. Монгольские войска употребили огненные баллисты[110], и где был нанесен удар, там по горячести не можно было вдруг помогать» [31, С. 133–134].
По приказу Субэдэя «монгольские войска сделали за городским рвом земляной вал, который в окружности содержал 150 ли[111]. На том валу были амбразуры и башни. Ров и в глубину и в ширину имел около 10 футов. На каждом пространстве от 30 до 40 шагов был построен притин, в котором стояло около 100 человек караульных» [31, с. 134].
Все попытки чжурчжэней контратаковать не приносили успеха. «Днем и ночью летели в город через рвы, валы и стены зажигательные снаряды» [11, С. 85]. Но и монголам пришлось столкнуться с двумя составляющими обороны Кайфына, которую они не смогли проломить сходу. Хотя у чжурчжэней не осталось военачальников, равных Хэде, Пуа или Чен-хо-шану, зато они обладали людскими ресурсами, превышающими силы захватчиков, а также огромным техническим потенциалом. Чжурчжэни «имели огненные баллисты, которые поражали, подобно грому небесному. Для этого брали чугунные горшки, наполняли порохом и зажигали огнем. Сии горшки назывались чжэнь-тьхань-лэй (т. е. потрясающий порохом). Когда баллиста ударит, и огонь вспыхнет, то звук уподоблялся грому и слышен был почти за 100 ли. Сии горшки сжигали на пространстве 120 футов в окружности и огненными искрами пробивали железную броню. Монголы еще делали будочки из воловьих кож и в них, подойдя к стене городской, пробивали в ней углубление, могущее вместить одного человека, которому со стены городской никак нельзя было вредить. Некоторые представляли способ, чтоб спускать со стены городской на железной цепи горшки чжэнь-тьхянь-лэй, которые, достигши выкопанного углубления, испускали огонь, совершенно истреблявший человека и с кожею воловьей. Еще, кроме этого, употребляли летающие огненные копья, которые пускали, воспламеняя порох, сжигали за 10 от себя шагов. Монголы только двух этих вещей боялись» [31, с. 135–136].
108
Гора на юго-западе совр. Хошуна Хорцин-Юижунци пров. Гирин. См.: Золотая орда в источниках. Т. 3: Китайские и монгольские источники. С. 270.
110
Н. Бичурин (о. Иакинф) называет «огненные баллисты не иначе как „пушки“» (История монголов. С. 134).