– Разум – это в первую очередь инструмент для обеспечения себе достойного места в мире низменных побуждений. А вовсе не способ от них отречься, – с расстановкой объяснила нейрофизиолог. – Живем мы только ради низменных инстинктов. А те, кто им противостоит, раб всего одной гипертрофированного инстинкта. Знаете какого? Самоутверждения. Но в этом случае самоутверждение не за счет кого-то, а перед самим собой, что по факту не приносит ни малейшего удовлетворения ни себе, ни обществу… Впрочем, есть одна дельная фраза в этом докладе: «Мы знаем о наших знаниях». Но, к сожалению, она не развернута.
Лектор захлопнула папку с докладами.
– Запомните, – ее голос отливал тем же металлическим оттенком, что и ее сощурившийся серый глаз. – Подобная ересь на моем уроке не прокатит. Мне нужны объективные, научно обоснованные, отличительные черты между животными и человеком. А вы пишете про какие-то царства небесные. Про какой-то ультраестественный отбор, про какой-то большой суд. Единственное, что тут можно отнести к заданной теме, так это саму склонность человека создавать религию. Но вы это упомянули в совсем ином контексте…
Она поднялась со своего места и неспешным, плывущим шагом прошествовала вдоль аудитории.
– …все это время единственным правильным ответом было слово «эмпатия». То есть, переживание за ближнего, и за неближнего… и даже за неодушевленный предмет, в случае реверсии. На первый взгляд это похоже на слабость, но на второй взгляд – с высоты птичьего полета – это уже похоже на стаю, поселение, город… цивилизацию. Когда инстинкт самосохранения выходит за пределы собственного Я, то вид, к которому принадлежит носитель этого свойства, становится… практически неуязвимым в своей коллективной заинтересованности выжить. То есть эгоцентризм обретает коллективное сознание, понимаете? Он все еще эгоцентризм хотя бы потому, что нас не волнуют другие виды. Точнее, не волнуют так, как наш собственный. Царства небесного для собак или кошек не предусмотрено, – не удержалась от колкости, произнесла она.
– …так что эмпатия – это такой своеобразный эволюционный маневр. А одно из ее наиболее ярких проявлений – это жажда наставлять. Нравоучительствовать. Жажда делиться своим, каким бы то ни было опытом, догадками, умозаключениями. Это настоящая потребность, которую можно утолить только такой нематериальной вещью, как социальное признание. Вы до сих пор считаете, что я преподаю здесь ради денег? – насмешливо произнесла она и посмотрела, как мне показалось, прямо на меня.
Тем временем, какой-то парень, втихомолку собравший всю свою сноровку, слинял из аудитории.
– Так что оплодотворение может быть не только естественным, но информационным, – продолжала лектор. – Под ним я подразумеваю идею, половую клетку просвещения, которая, словно вирус, меняет корневую директиву в головах людей, реконструирует ядро их воззрения. И инстинкт информационного размножения не уступает по силе физическому влечению к противоположному полу. Что там, что здесь мы готовы тратить свои силы безвозмездно и с большим удовольствием… Именно так все достижения человечества и его знания передавались из поколения в поколение. Закрепляясь, совершенствуясь, переосмысляясь. Не через бумагу, память или наскальную живопись. А только через эту потребность, – зевнув, лектор вернулась и села за свой стол. – Надеюсь, теперь вам понятно, кому же мы обязаны своим развитием на самом деле… Молодой человек, кто вас отпускал?
– Профессор, у меня голова болит, – жалобно взвыл парень, пойманный на полпути к выходу. – Хотите, за справкой схожу? Я в самом деле испытываю боль, я не обманываю!
– И я!
– У меня, кстати, тоже…
Еще несколько человек пожаловались на самочувствие. Не заговор ли это? Не забастовка ли единственного урока, где мне хоть что-то интересно? Лично я себя чувствовал просто прекрасно.
Но к моему сожалению, лектор сдалась.
– Что ж, так и быть, покажу вам напоследок еще один наглядный пример по теме нашего сегодняшнего урока, – сказала она. – А именно, закончу его раньше времени. А почему? Потому что сопереживаю вам. Жалею вас, неблагодарных, в ущерб своему желанию делиться знаниями. Вот так вот противоречиво работает эмпатия…
Аудитория благодарно забурлила.
– Встретимся во вторник. А пока – хороших выходных.
*
– Значит, это все правда, – потрясенно произнес директор Технополиса. – Действительно никто не успел бы среагировать.
– Это не та ситуация, где скорость реакции имела бы хоть какое-то значение, – мрачно пробормотал я, вспоминая.
– Но как, объясни мне, как ты понял, что это произойдет?!