– А ты попробуй, – упрямо потребовала она.
– Я могу лишь замечать участки мозга, в которых выражена активность. И на основе этого что-то предполагать…
– Довольно оправданий, – перебив меня, она сцепилась со мной взглядом и сосредоточенно сдвинула свои ухоженные бровки. – Сейчас я громко думаю о своем имени. Читай.
Я еле сдержал улыбку, глядя на ее выжидающие глаза цвета расплавленного серебра, за которыми явно скрывалась уверенность в распространенном мнении неизвестного происхождения, подчеркивающим важность зрительного контакта при чтении мыслей людей. Пауза затягивалась. Честно попытавшись хоть что-то разглядеть в бурлящих реакциях ее головного мозга, я, наконец, многозначительно выдал:
– Ну, думаешь ты не только о своем имени…
Ее щеки тут же зарделись, а информация, разоблачающая маршрут энергии происходящего в голове, ясно дала понять о возросшей активности где-то в области височных долей. Миндалевидное тело. Сосредоточие первобытных и неприличных эмоций. Мое лицо само по себе расплылось в бесстыжей улыбке.
– Да иди ты, – тут же смущенно воскликнула она, нелепо ткнув кулачком в мое плечо.
– Не надо стесняться своих мыслей, – наставительно отозвался я и хитро подмигнул, как если бы и в самом деле увидел все сцены, промелькнувшие в ее голове.
Но смотреть их уже не было никакого смысла – все отразилось на ее лице и на руках, что безотчетно скрестились на груди. Будучи уверенной, что мне довелось увидеть всю подноготную ее сознания, она инстинктивно пыталась отрицать увиденное мной, чуть ли не фыркать навстречу моему вопросительному взгляду. А мне только и оставалось, что анализировать все эти ужимки, дедуктивно вычитывая из них то, что она пыталась скрыть. Точнее, предполагать, хоть и с ощутимой точностью.
– Все с тобой понятно, – загадочно протянул я, подлив масла в огонь, чем донельзя усилил все ее разоблачающее сопротивление.
– Так, хватит, – пытаясь сделать голос твердым, отрезала она. – А то навоображаешь себе там чего лишнего. Я просто подумала о прошлом… И об ошибках, которые не стоит повторять.
– Подробностей я никаких не видел, – успокоил ее я.
– Марта, – внезапно выдохнула она.
Сам звук этого имени, сама распространяющаяся от него звуковая волна напомнила скоропостижно расправившийся бутон дикой, полярной, что значит весьма редкой и, вполне вероятно, вовсе не существующей розы.
Но воспринял я этот маленький взрыв акустического благоухания с восторгом. Оно, это имя, ей соответствовало. Весь ее противоречивый облик, неприступность и не позволяющая остаться безучастным красота, все это сбивчивое словоблудие одурманенного мозга, тщетно пытающегося объять неохватный сонм возвышенных ассоциаций одним емким словом, как оказалось, способно было уместиться в изящнейшую из всех формулировок – Марта.
Я легонько приобнял ее напоследок – не по-хозяйски сграбастав, но и не с приторным галантством, как это было заведено в отношениях кастрированно-делового формата – и, пообещав написать уже сегодня вечером, направился к ближайшей станции метро.
*
Мне совершенно не хотелось спать. Хоть город и погрузился во мрак, безуспешно расталкиваемый лампами и уличными фонарями, яркость обозреваемого мною ландшафта теней от энергии оставалась неизменной.
Я стоял возле окна, а мой взгляд был пуст и расфокусирован за ненадобностью. Под моими ногами разверзнулся целый мир, хоть и скупящийся на краски, но бесперебойно снабжающий всем, что хоть как-то могло меня касаться.
Я предвосхищал срок годности и причину его истечения любой постройки, лишь мельком оглядев плотность и сплоченность всех ее строительных структур. Мне было ведомо любое уплотнение в равномерном слое материала, будь то пласт земли, напичканный ржавеющим металлом и костями мелких зверушек, или же мышечная, соединительная и жировая ткань живого организма, что сгруппировались прямо подо мной, ютясь в нагроможденных друг на друга бетонных коробках. От моего внимания не ускользала ни одна электрическая сеть, в которой струилось демаскирующее ее напряжение. Пожалуй, мне было под силу даже предсказание направления ветра, так как разница давлений точно так же была отчетливо заметна, преданная своими же, образующими ее контрастами на фоне соседних термальных слоев.
Я чувствовал грядущие перемены. Я ощущал за собой некое великое предназначение, пусть и не верил доселе ни в какую судьбу. Я мог то, о чем не смеет думать каждый.
Взгляд переметнулся на смартфон прежде, чем он выдал трель. Хищно улыбнувшись, я подошел, чтобы прочесть. А вот и еще одна выявленная слабость. Слишком тихо и незначительно контрастировал налет материи, лежащий в основе чернил, засохших на бумаге. Текст на страницах книг, расположившихся в моем шкафу на полке, равно как и рисунок на абстрактной картине, подаренной нейрохирургом, что теперь висела на стене, я не различал. Чего уж было говорить о тексте, отражающемся в электронном виде…