Капитан Накамура встретил офицеров довольно приветливо: ему явно импонировало стремление корветенкапитана «не отлынивать от службы», а оказать экипажу лодки какую-то посильную помощь, а штурмбаннфюрера японец с истинно восточной мудростью воспринимал как крысу на торговом корабле – вещь малоприятная, но, увы, неизбежная…
– Вы прибыли минута в минуту, – Накамура благосклонно кивнул, мельком взглянув на морской хронометр. – Мне глубоко симпатична пунктуальность моих немецких друзей! Герр корветенкапитан, сегодня вы будете исполнять обязанности помощника штурмана. А вы, господин Кремер, можете быть… почетным гостем. Присматривайтесь к морской жизни и службе, но ни в коем случае ничего не трогайте руками! Кстати, через час девятнадцать минут у нас сеанс связи – у вас есть что-либо для вашего командования?
– Нет, господин капитан, все как обычно – на ваше усмотрение!
Капитан Накамура выслушал сообщение акустиков, что «в пределах слышимости посторонних судов не наблюдается», затем отдал команду на подвсплытие на перископную глубину и, прильнув к перископу, некоторое время ощупывал взглядом горизонт. Затем посмотрел на присевшего в уголке скучающего эсэсовца, неожиданно улыбнулся и сделал приглашающий жест:
– Подойдите, герр штурмбаннфюрер, полюбуйтесь! Вряд ли вам еще раз представится возможность увидеть такое море и с такой необычной точки… Помощник, объявите трехминутную готовность – всплываем! Там все чисто…
Чернильно-черная, лениво вздымавшаяся поверхность Северного моря была залита мертвенно-голубоватым холодным сиянием луны, проглянувшей среди темно-серых длинных облаков. Зрелище оказалось действительно завораживающим – было в нем что-то нереальное, невероятно далекое от грохочущей где-то войны, да и вообще от всего земного… Подобное чувство возникает у нас, когда мы глухой зимней ночью долго всматриваемся в загадочный призрачно-серебристый диск полной луны: неведомо откуда вдруг приходит щемящее чувство жутковатого одиночества и собственной малости…
Некоторое время черную воду разрезала странная черная труба, двигавшаяся стоймя и оставлявшая после себя две разбегавшиеся в стороны небольшие светлые волны… Затем труба, оказавшаяся перископом, начала расти в высоту, и вот уже на поверхности моря показалась огромная рубка, а за ней «вытянулась», подобно исполинских размеров киту, и туша самой подводной лодки, омываясь стремительными струями стекавшей с рубки и мощной «спины» соленой воды и делая первый глоток свежего ночного воздуха. Субмарина ходко рассекала холодные воды, трудолюбиво стучали дизеля, сообщая подлодке средний ход и вращая роторы генераторов, «кормивших» проголодавшиеся аккумуляторные батареи…
Все члены команды лодки, соблюдая строгую очередность, выскакивали на несколько минут хватить свежего воздуха и вновь ныряли в тускло освещенное нутро субмарины. Сразу же после всплытия радист-маркони с невероятной скоростью отработал на ключе радиостанции сеанс связи, и в эфир стремительно унеслись зашифрованные радиограммы, после чего лодка вновь вернулась к соблюдению строгого радиомолчания…
Капитан Накамура облокотился на еще мокрые леерные ограждения рубки и неторопливо покуривал немецкую сигарету – парочкой хорошей «Аттики» его угостил штурмбаннфюрер, наконец-то дождавшийся вожделенного перекура на свежем воздухе. Накамура еще разок затянулся, огонек сигареты чуть высветил его жесткое лицо, затем капитан швырнул окурок в пробегавшую мимо волну и неожиданно замер, к чему-то настороженно прислушиваясь, словно волк, почуявший неподалеку запах овчарни… Или же опасный запашок охотничьих ружей… Корветенкапитан одновременно с эсэсовцем одновременно повернули головы в сторону предполагаемой суши – именно оттуда появился и нарастал невнятный гул моторов.