— У меня идея, — говорю я.
— Выкладывай, — отвечает она.
Я беру дневник и пишу:
Я спросил Джордану о ее бывшем парне.
Вот что она сказала: «Он очень милый, но между нами не было физического притяжения. Марк Притчард, да благослови его Бог, красив, как Аполлон, но целуется, точно выискивает дыры в зубах».
Тогда я задал ей самый важный вопрос: «Значит, у вас с ним ничего не было?»
Джордана переминается с ноги на ногу и садится рядом со мной на траву, согнув ноги и направив колени на меня. Жалко, что я в свое время не изучал язык жестов.
Я протягиваю ей дневник. По мере того как она читает, ее глаза округляются. Я жду, когда она дочитает и ответит на вопрос.
— Чисто технически, нет, — отвечает она и возвращает мне дневник.
Я киваю и пишу дальше:
«Боже, нет, конечно! — ответила она. — Это же отвратительно!»
«А как же Джанет? — спросил я. — Разве ты не сердишься на нее, ведь она была твоей лучшей подругой».
Ответ Джорданы был так великодушен:
«Я понимаю, что должна бы сердиться, но, если честно, я желаю Джанет всего самого хорошего. Она очень милая девушка. В прошлом ей не очень-то везло с парнями, скажем прямо — совсем не везло. Помню, даже пришлось научить ее делать засосы. Но, как знать, может, они даже поженятся и навсегда останутся вместе».
У Джорданы просто потрясающее отношение к жизни.
Джордана подсаживается ближе и кладет подбородок мне на плечо. Ветер треплет ее волосы, и они лезут мне в нос. Они пахнут жженым сахаром. Я пишу дальше.
У Джорданы очень сексуальный талант. Она такое умеет проделывать с зажигалкой, поверить невозможно.
Ее рука скользит по моей спине и обнимает за талию. Я продолжаю:
У нее потрясающее тело: полностью сформировавшаяся грудь, тонкая шея, ноги как у манекена из «Топ Шоп».
Она прижимается грудью к моему плечу, и я чувствую ее объем, вес и тепло.
Спасибо тебе, Бог, спасибо, Джанет, и спасибо, Марк Притчард!
Она кусает меня за шею и чуть всасывает кожу.
Искренне ваш,
Олли Т.
Джордана с причмокиванием отсасывается.
— Это просто идеально, — ликует она, тянется к дневнику и вырывает страницу. — Ты так все описал, будто мне плевать на них!
— И что ты собираешься с этим делать? — спрашиваю я.
— Показать всем.
— Как?
— С помощью Чипса.
Где-то рядом овчарка Джорданы лает на другую собаку.
— Ты скажешь ему, что это все подстроено?
— Нет.
— О!
— А тебе-то что жаловаться? — спрашивает она, берет мои пальцы и целует тыльную сторону ладони, точно я принцесса из сказки. — У тебя появилось убедительное доказательство, что ты целовался с девчонкой.
28.4.97
Слово дня: пропаганда. Я Гитлер. Она Геббельс.
Дорогой дневник!
Ты стал знаменитостью.
«Утечка» со стороны Джорданы имела двойные последствия.
Во-первых, все окончательно убедились в том, что я гетеросексуал; прежде на этот счет имелись некоторые сомнения.
Во-вторых (и это противоречит моей репутации сердцееда), меня теперь все считают одним из тех парней, кто описывает свои чувства в дневнике и использует слова типа «оскуляция».
Все это привело к тому, что надо мной теперь издеваются тремя разными способами:
1) Эй, Адриан [8], где твой дневник?
2) (На мотив мюзикла) Оливер, Оливер, я никогда и не думал, что ты голубой.
3) Тейти, Тейти, у вас с ней уже все случилось?
Когда к твоей фамилии прибавляют окончание «и», это считается знаком уважения.
Итак, передо мной встала отчетливая дилемма — как раз та проблема, для которой и придумали дневники. Нужно ли мне и дальше допускать эти «утечки» информации из моего дневника, чтобы создать более мужественный имидж? Или подсчитать убытки, сжечь его прямо сейчас и довольствоваться репутацией внимательного поклонника?
Хмм,
Оливер.
Цугцванг
Я решил не вести дневник. Не подвергать опасности свою репутацию. У меня будет бортовой журнал, Выдержанный в строгом стиле: никаких описаний эмоций, смайликов — он будет испещрен нумерованными списками, как крылья люфтваффе пулями после изобретения автомата «Виккерс К».
Я зачеркиваю слово «дневник» на обложке; теперь там стоит просто «хорошего дня». Затем замазываю лишние буквы и остается просто «ХРОН». Внутри обложки пишу свое имя.
Вот буду дряхлым стариком и смогу пролистать свой журнал и явственно вспомнить вкус губ пятнадцатилетней девочки.
12.5.97
Слово дня: деликт — преступное действие, вызвавшее нанесение ущерба.
Дорогой журнал!
Список людей, которых я поцеловал (в последнее время):
• Арвен Слейд. Она носит пластинки и совершенно некрасива. Я поцеловал ее в автобусе на пути в снежные пещеры Дан-ир-Огоф [9]. Она только что съела целую упаковку мини-вафель. Ее слюна на вкус была как монеты. Арвен гордится своими пломбами: у нее их по одной на каждый год жизни.
Сюзи, лучшая подруга Арвен, сказала, что Арвен думает, что по шкале от одного до десяти (десять — высший балл) мой поцелуй можно оценить на десять. И спросила, как бы я оценил поцелуй Арвен. Я ответил — десять, чтобы пощадить чувства Арвен, но, сказать по правде, не дал бы и три-четыре.
• Риан Уэлд. С Риан Уэлд все было просто. Мне хотелось ей помочь. Дело было после школьной дискотеки. Я сказал, что, если мы хотим это сделать, надо спрятаться за высокими баками на кухне. Шел снег, а у меня плохое кровообращение. Помню, она закрыла глаза, высунула язык и стала ждать, что я сделаю дальше. Язык у нее был синий от черносмородинового сока. Он дымился на холоде. Я зажал его губами — худший леденец в мире.
• Том Джонс — не певец, конечно. А мой друг, который переехал в Брайтон в прошлом году. Я поцеловал его на свадьбе со ртом, полным волованов [10]. Он очень убедительно умел изображать девчонку.
• Джордана Биван. Она шантажировала меня, и это было приятно. На вкус она была как молоко. Мальчишки в школе зовут ее Банановый Рай.
Плюсы Джорданы: она никогда не говорит о себе. Получается, она может быть кем угодно. Например, членом Фабианского общества. То есть социалисткой, выступающей за постепенные реформы. У нее очень симпатичные маленькие груди, которые я пока не трогал. Она относительно непопулярна, и это многое упрощает. Она девочка, и если нас будут видеть вместе, это сделает меня более нормальным в глазах сверстников. Она не знакома с моими родителями. Мои родители не знакомы с ней.
Минусы Джорданы: когда она передразнивает свою бывшую подругу Джанет, голос у нее становится прямо как у моей матери. Не то чтобы это плохо, но, когда я целовал ее и смотрел ей на грудь, мне от этого было как-то неловко. Она не член Фабианского общества. А жаль. Ей пятнадцать лет, и она наверняка даже не слыхала о социализме. Я слишком молод, чтобы связать себя с одной девчонкой. Не нагулялся.
Другие факты:
• Мама Джорданы работает охранником, следит за безопасностью в художественной галерее.
• Мне иногда говорят, что я выпендриваюсь, потому, что говорю «мама» вместо «ма-а-а» и «бабушка» вместо «ба-а-а». Я не признаюсь, что моя мама из Англии.
8
Намек на Адриана Моула, героя известной книги Сью Таунсенд, мальчика-подростка, ведущего дневник. — Примеч. пер.