Я купил ему мусс для автозагара, пинцет и глазные капли. Он наконец допроверял свои контрольные. Теперь оправданий не осталось,
О.
(На детском фронте без перемен: осталось 8 тампонов.)
Ллангеннит
Сегодня утром я проснулся рано — с крыши отвалилась черепица и разбилась на заднем дворе. Мама стоит в прихожей все еще в халате и смотрит на залив. Море покрыто рябью, волны разбиваются о берег. Над полоской пляжа едва видны разноцветные воздушные змеи, надуваемые ветром.
— Пойдешь сегодня кататься, мам?
— Волны слишком большие — перевернусь.
— А Грэм?
— Этот-то пойдет. Наверное, уже поехал в Геннит.
Это мой шанс. Грэм уехал строить из себя героя. Папа в «Сэйнсбери» — в субботу утром он ходит в супермаркет в шесть утра, чтобы избежать толкучки.
Пишу короткую записку в духе папы.
Его почерк невозможно подделать, поэтому распечатываю ее на компьютере романтическим шрифтом «гарамонд», запечатываю конверт и оставляю на туалетном столике.
Джилл, теперь, когда я допроверял сочинения и сходил магазин, я полностью в твоем распоряжении. Я притушил свет в спальне наполовину. Кому нужен жесткий стейк, когда дома маринуется свиная вырезка?
Ллойд ххх
Я стою на лестнице между ее спальней на первом и моей комнатой на чердаке и жду, когда она пойдет одеваться. Она заходит в спальню. Слышу звук рвущейся бумаги. Наверное, открывает письмо. Пауза.
— Оливер? — зовет она.
Неужели собирается попросить меня уйти из дома на несколько часов, пока они с папой предаются любовным утехам?
— Оливер! — повторяет она, на этот раз резче. — «Ол» звучит как начало кашля.
Спускаюсь вниз и встаю в дверях.
— Оливер, — говорит она, стоя в халате, как привидение, — что это? — Она поднимает записку, зажав ее кончиками вытянутых пальцев; ее ладонь принимает форму револьвера.
— Не знаю. А что это?
— Думаю, ты знаешь.
Ее волосы примялись.
Прокручиваю в голове варианты ответов:
О, записка от папы? Да, я принимал в этом участие, но лишь в качестве редактора.
Да, это я написал. Но я только пытался спасти ваш брак.
Папа был очень занят, но он хочет заняться с тобой сексом — думай обо мне как о его очаровательном секретаре.
— Ладно, признаюсь. Это я написал. Но я говорил с папой и в точности передал его желания.
Она хмурится: морщины на ее лбу похожи на почерк умирающего. Ее рука, как пистолет, падает, ладонь разжимается.
— Ты говорил с папой? О чем?
— Говорил. Он понимает, что в последнее время вел себя неидеально. И хочет возместить это тебе.
— Оливер, о чем вы говорили?
— Послушай, Джилл… — я делаю шаг вперед, — …он по-прежнему считает тебя сексуальной.
Она уставилась на меня. Ее челюсть выдвигается вперед и дрожит.
— Оливер, ты все выдумываешь? Не ври мне!
Я не отвечаю слишком быстро, чтобы она не подумала, что я запаниковал, но и не выдерживаю слишком долгую паузу, будто раздумываю над ответом. Получается идеально.
— Клянусь, мам, не вру. — И делаю честные глаза.
Мама хочет сказать что-то важное — например, с какой стати папа стал разговаривать со мной, а не с ней, — но осекается. Она чуть раскрывает рот, и я вижу, как у нее дергается кончик языка. Мама открывает шкаф.
На внутренней стороне дверцы зеркало в полный рост. В нем отражается половина меня; я рассечен зеркалом ровно посередине. Оказывается, мои честные глаза делают меня похожим на психа. Воротник моей рубашки с крокодильчиком завернулся.
Мама загораживает мне вид, доставая из шкафа одежду.
— Оливер, я поехала кататься на сёрфе, — говорит она и поворачивается ко мне.
— Ясно. Смотри не утони, — отвечаю я.
Она смотрит на меня.
— Мне надо переодеться, — говорит она.
— А, — говорю я. Она хочет, чтобы я вышел из комнаты. А обычно переодевается с открытой дверью. Я много раз видел ее невыразительное белое белье. И до сих пор это не было проблемой.
Выхожу из комнаты, пятясь, как дворецкий, и закрываю за собой дверь. Спустившись вниз, сажусь в гостиной. Слышу, как она ходит наверху. Жду, что она что-нибудь сделает. Папа подъезжает к дому, вернувшись с покупками.
— Это он, — кричу я, — можешь поговорить с ним.
Она ждет в коридоре, наблюдая за ним через витражное стекло внутренней парадной двери.
Когда папа доходит до середины тропинки, неся в каждой руке по три пакета, она вылетает на улицу и бежит по ступенькам. Его губы двигаются, но она не слушает его и, наклонившись от ветра, бежит к машине, выдергивает ключи из багажника, закрывает его, садится и уезжает. Папа, ссутулившись, стоит как вкопанный посреди дороги с полными сумками в руках. У него одинокий вид.
Я поднимаюсь наверх, открываю шкафчик в ванной и пересчитываю тампоны. Вот уж не думал, что когда-нибудь выясню, что у моей матери размер «суперплюс». Это означает, что во время менструации у нее выделяется от двенадцати до пятнадцати граммов менструальной крови, что равно двенадцати — пятнадцати изюминам.
Мама использует тампоны фирмы «Натракер». В инструкции картинка, на которой изображена стройная женщина с безразличным лицом в очень коротком платье. Она закинула одну ногу на стул. На второй иллюстрации — это крупный план — женщина уже обнажена, а кожа ее прозрачна. Она вставляет тампон; в ее матке нет ничего, напоминающего плод.
Осталось восемь тампонов. Быстро вспоминаю свои наблюдения. Вторая неделя — восемь тампонов. Четвертая неделя — восемь тампонов. Шестая неделя — восемь тампонов. Даже график строить ни к чему.
Во время исследований я обнаружил, что есть и другие причины, почему у женщин не наступают месячные: стресс, занятия спортом, гормональный дисбаланс. Все три вполне годятся для мамы. Но все же действия надо предпринимать немедленно.
Я решаю позвонить Джордане: вполне реально спасти отношения двух пар за один вечер. Я понимаю, что в последнее время мы почти не общались.
— Алло?
— Привет, это Оливер.
— О, привет, дорогой, рада слышать твой голос! Как ты? — Это мама Джорданы, Джуд. Она очень любит начинать предложение с восклицания «О!».
— В порядке, спасибо. Не знал, что вы выписались из больницы.
— Да, на прошлой неделе. Разве Джо тебе не говорила?
— Нет, забыла, наверное. Что ж, надеюсь, вам лучше.
— О да, намного лучше, спасибо. Джо принимает ванну.
— Хотел спросить, не согласится ли она сходить в поход. Разобьем лагерь на пляже.
— О, как романтично! Наверняка ей понравится. А куда?
— В Ллангеннит.
— Хмм, далековато для похода. Может, я вас подвезу?
— Было бы здорово.
— А кто еще поедет?
— О, мы там должны встретиться кое с кем. — Если хочешь произвести впечатление на человека, надо подражать его манере речи. Это тонкая лесть.
— Ну, ужин не раньше полшестого, так что я заеду за тобой в полседьмого, хорошо?
— Отлично.
— Ну тогда увидимся.
— До скорого.
Я сижу на скамейке перед домом с рюкзаком за спиной. В рюкзаке спальник, дневник, ручка, плавки, зубная щетка и презерватив «Троянец». Небесно-голубой «воксхолл» Джорданиной мамы медленно едет вниз по улице. Я машу рукой, но Джуд промахивает мимо и останавливается у восемнадцатого дома.
Спускаюсь по ступенькам и бегу по дороге им навстречу. На бампере их машины две наклейки: уэльсский дракон и эмблема национального парка Пенсинор. Забираюсь на заднее сиденье. Джуд говорит: «О, привет, дорогой», — будто страшно удивлена меня видеть. Джордана молчит; она сидит на пассажирском сиденье и переключает радиостанции: «Радио Суонси», «Красный дракон», «Волна», «Радио-1». Джуд морщится; каждый раз, когда раздается шум, она щурится.