Нюхаю свою руку. Нюхаю цветы. Смотрю на часы на стене. До конца пьесы осталось еще десять минут.
Думаю, проблема заключается в отношениях Зоуи и Аарона. Я должен во всем разобраться.
Встаю и неровным шагом иду обратно, через двойные двери, и поднимаюсь в будку. Пройдя полпути, останавливаюсь на лестничной клетке и на этот раз сворачиваю влево, за тяжелую звуконепроницаемую дверь. Тихо прикрыв ее за собой, иду по серому коридору; двери только слева. Дохожу до конца и спускаюсь по лестнице. Внизу пожарный выход и двойные серые двери. Толкнув их, попадаю в большую комнату с высоким потолком. Стена слева от меня целиком сделана из пробковой доски, которая поддерживается деревянным каркасом. В деревянной стене вырублена узкая дверца. Справа — длинная кухонная столешница в крапинку. Она идет вдоль стены и заканчивается у второго пожарного выхода.
Со сцены доносятся голоса:
— Миром правит Бог. Высшая справедливость. Какое заблуждение. Кто наказывает нас, уничтожает нас кто разбросал наш народ по миру?
— Цивилизованные страны.
Эрекция потихоньку пропадает.
Диалог становится то громче, то тише, как радио с плохим приемом. Актерские голоса еле слышны — они могли бы говорить о чем угодно.
На дальней стене большая стальная трубка от кондиционера; она ползет ко квадратному вентиляционному люку, который выкрашен в оранжевый и закрыт решеткой. В углу свалены останки прошлых спектаклей: картонные деревья, неумело нарисованные углем портреты, римские колонны из полистрола. На вешалке для одежды в центре комнаты висит грязная нацистская форма и деревянная винтовка. Рядом с ней не то стремянка, не то кран на колесиках вроде машины, при помощи которой рабочие слезают с линий электропередач.
Красотка Хайя поет песенку. Узнаю ее голос:
Замечаю, что весь пол обклеен желтым скотчем; ленты образуют фигуры, которые на первый взгляд ничего не значат. К полу прикреплен кусок брезента; на нем пятна коричневой, золотой и черной краски.
Ручка двери, ведущей за сцену, медленно поворачивается. Аарон заходит в комнату спиной; у него на голове наушники. Он несет в руках коляску вместо того, чтобы везти ее. Водружая коляску на место, обозначенное желтым скотчем, он все еще стоит ко мне спиной. На нем мешковатые джинсы и черные кеды. На спине футболки график выступлений какой-то группы в рамках мирового тура; одна из строчек гласит: «Суонси, Патти-Павильон, 5/6/97».
Вытягиваю руку, в которой букет, и жду, пока он обернется. Я уже знаю, что собираюсь сказать.
Он с трудом сдерживает смех.
— Невероятно, — тихо произносит Аарон.
Он оборачивается и видит меня. Его глаза накрашены черной тушью. Тушь не потекла. На оборотной стороне футболки написано Therapy?..
— Я пришел объяснить…
— Ш-ш-ш, — он прикладывает палец к губам, на цыпочках подходит ко мне, ступая по брезенту, и шепчет мне в ухо: — Все, что ты сейчас скажешь, ты должен произнести очень, очень тихо.
Наверное, пьеса уже заканчивается. Раздается барабанная дробь, подхватываемая множеством поющих голосов:
Взбунтовавшиеся евреи поют свой душещипательный гимн протеста.
Аарон снимает наушники. У него маленькие уши.
Я шепотом говорю:
— Мы с Зоуи учились в одной школе. — Решаю не упоминать, какое у нее было прозвище. — И я решил помочь ей, написав специальное руководство, но она перешла в другую школу, прежде чем я смог вручить его ей. А потом я явился сюда, потому что боялся, что она никогда не изменится, и она меня соблазнила. Это было нетрудно, поскольку я все еще не оправился после разрыва с бывшей подружкой.
Он накрывает ладонью мой рот. Стараюсь говорить еще тише.
— Я понял, что на самом деле она не хотела заняться сексом со мной, а лишь стремилась вызвать у тебя ревность и разозлить тебя. Вот каким человеком она стала. Мне очень жаль. Я не знал, что было у нее на уме. Возьми этот букет.
Аарон кладет руку мне на плечо.
— Я на минутку, — говорит он. Сняв с вешалки форму и винтовку, он исчезает за дверью.
Замечаю на столе несколько пустых винных бутылок, пакетики с шурупами и гайками и книгу «История африканских орнаментов». Над раковиной висит кусок фанеры; на ней белой краской нарисованы контуры различных инструментов: валик для краски, широкая кисть, ножовка.
Слышу крик Генса со сцены:
— Прекратите! Прекратите петь!
Музыка и пение замолкают.
Аарон возвращается с легкой улыбкой на лице. Один наушник прижат к уху, другой балансирует у виска. Он говорит очень тихо, почти беззвучно, одними губами:
— Оливер, не надо извиняться. Зоуи стерва. Не так ли, Зоуи? — Он вскидывает брови, ждет немного и кивает. — Зоуи не отрицает: она стерва. Просто использовала тебя.
— Я знаю, я понял. — Делаю шаг и кладу руку ему на плечо. — Она использовала меня, чтобы досадить тебе. Все было тщательно спланировано.
— Послушай, Оливер, вообще-то дело в том, что у нас с Зоуи слишком много свободного времени. Пока все остальные участвуют в сцене с оргией, мы болтаемся без дела. — Он понижает голос до шепота: — Мы с Зоуи поспорили, что она займется сексом во время спектакля. Думали, хоть какое-то развлечение.
Со сцены доносятся слова:
— И ты тоже, и ты, и ты! Все вы ходите в оперу, а там одни евреи!
— Но у нас не было секса, — цежу я сквозь зубы.
— Я в курсе — актриса из Зоуи никудышная.
Из наушников доносится ее звенящий смех. Аарон снова подносит руку к микрофону, прислушивается и говорит мне прямо в ухо:
— Оливер, ты извини, конечно, давай без обид. Можешь оставить цветы себе.
Из-за двери появляются две девчонки; они падают друг на друга, еле сдерживая смех. На них костюмы проституток. Заметив меня, они прекращают хихикать. Одна из них машет мне. Другая шепчет:
— Кто это?
— Оливер из Дервен Фавр, — отвечает Аарон.
Их рты складываются буквой «О».
— О боже, да Зоуи просто тварь, — говорит девчонка. Ее платье соскользнуло с правого плеча. Я вижу ее ключицы и верхние ребра.
Девчонки склоняются друг к другу.
Со сцены слышен диалог:
— Товарищи, дорогие товарищи. Провозглашаю Государство Новой Свободы. Мы освободились от этого кровопийцы.
— Ты не переживай, — утешает меня вторая девчонка. — Зоуи все равно еще девственница.
Они берут друг друга под руки и начинают улыбаться, следя за моей реакцией.
Аарон аккуратно толкает ручку пожарной двери; она распахивается на парковку за театром. На улице светло.
— Оливер, не хочешь выйти с черного хода, прежде чем все вернутся со сцены?
Со сцены доносится:
— Блестящий результат. Волшебно! Браво, джентльмены.
Утешаю себя тем, что меня обманули актеры.
Девчонки не сводят с меня глаз.
— В любом случае, ты мог бы найти девчонку получше, — говорит та, что с голым плечом. Они обе красивее Зоуи.
Мы слышим крик: «Заряжай оружие! Готовься!», — и щелчок взведенного курка.
Мне вдруг хочется вести себя по-детски. Крикнуть что-нибудь о нацистах и евреях. Что-то вроде «В газовую камеру их!». Но я не могу.
Мне хочется подурачиться. Устроить представление для этих деток. Беру пустую бутылку и заношу ее над головой.