Я ничего не понимала и лаяла все отчаянней. Разговаривающие собаки! Жуть какая-то! Собаки, которые умеют думать — только этого не хватало! У меня голова пошла кругом. Они до того испугали меня, что я упустила несколько капель мочи. От позора, ярости, ужаса я пригнулась как можно ниже к земле и оскалилась, показывая все до единого зубы.
— Прочь! Прочь! Прочь! — лаяла я.
Однако пес стоял в дверях, не двигаясь с места, но и не сводя с меня взгляда.
Я перестала лаять и опять выгнула спину, издавая предостерегающий горловой рык.
— Лайград, Калифорния, в СШ нашей А! — вдруг запел он.
Глаза у него сделались круглыми, он высунул язык и стал качать головой, отчего язык раскачивался из стороны в сторону. На мгновение мне показалось, что он взбесился, но потом я поняла. Так проявлялось его чувство юмора. Пес хотел меня позабавить. Думаете, от этого я стала относиться к нему лучше? Ничуть не бывало! У пса чувство юмора? Вот еще! И я разлаялась громче прежнего.
Не сводя с меня глаз, серый пес подался к двери и выскочил наружу.
— Мы вернемся, — прорычал он.
Я прислушивалась к удаляющемуся топоту лап по траве и принюхивалась к исчезающему запаху. Все еще остервенело лая, я побежала за ними, но только до двери, и стала обнюхивать то место, где стоял пес. Хмм — горячая патока, моча, теплое сало, сгоревшая капуста и духи. Что сказать? Неплохо. Потом я высунула нос наружу, чтобы принюхаться ко второму псу. Он был рыжевато-коричневым — подгоревший геркулес, грязь и новая одежда. Помню, я подумала, ну да, и у цвета есть запах. Меня затошнило, и пришлось вернуться, чтобы снова улечься на куртку.
Оставшись одна, в тишине, я вспомнила, что они сказали: «Ты не одинока». Что бы это значило? Неужели у собак тоже есть свой язык, а я просто об этом не догадывалась? Мне вдруг стало жалко, что они так быстро убежали. Больше я не могла оставаться одна. Наверное, они могли бы рассказать что-нибудь о моем превращении.
Ждать пришлось недолго. Собаки вернулись минут через десять. Я поднялась с куртки, но от лая на сей раз удержалась. В лачугу проник еще один, совсем новый запах. Мне представилось что-то очень привлекательное — что-то сладкое, теплое, даже горячее, и очень вкусное. Поначалу я не поняла. Пахло до того приятно, что я подумала: а вдруг это шоколадный кекс, испеченный в духовке, но такого просто не могло быть. Из-за двери показалась голова сумасшедшего пса с чем-то серым в пасти, от чего я не могла отвести взгляд. Пес сделал шаг и встал — наполовину в лачуге, наполовину на улице. Другая собака тоже просунула голову в дверь, но все же опасливо держалась позади. Она была поменьше и похожа на грязного терьера с пружинистыми лапами и свалявшейся шерстью.
Большой пес положил на пол кролика.
— Это доказательство того, что мы пришли с миром, — сказал он. Я поглядела на кролика, только что убитого зверька, потом опять на пса. — Голодная, да? — спросил он.
Ну конечно же, голодная. За целый день у меня ничего не было во рту, кроме тарелки каши, когда я встала утром, да пакетика хрустящей картошки. Кролик — никогда еще мне не приходилось вдыхать такой вкусный запах. Больше я не думала о шоколадном кексе, вместо него мне представилась тарелка с подсоленной и политой уксусом жареной картошкой. У моих чувств еще не закончился переходный период.
— Эй, малышка, хватай его! — произнес пес дурацким голосом.
Мне не хотелось очень приближаться, но устоять перед кроликом я не могла. Сделав несколько шагов, я схватила добычу зубами и отскочила в дальний угол, где, прижав кролика к животу, принялась лизать и кусать его, пока из него не потек сок. Однако и псы оставались под моим пристальным вниманием. Я не позволила себе ни сесть, ни лечь, готовая в любую минуту прыгнуть на них или от них, и продолжала тихонько рычать, предостерегая их от желания подойти поближе.
Собака поменьше принялась обнюхивать углы и стены, изучая мое обиталище, но другой пес стоял неподвижно и следил за мной. Вот уж уродина, да еще дурак. У него была грязная свалявшаяся серая шерсть, вся в земле на брюхе. Черные брови
будто вылезали из головы, как пара жуков, черные уши сначала стояли торчком, а потом упали и висели чуть не до половины туловища, длинного и худого под стать длинным и худым лапам. Морда напоминала крысиную, и на ней сверкали выпуклые глазки, как два голяша. Он стоял, высунув розовый язык, и, не сводя с меня глаз, раздувал ноздри, вдыхая мой запах.
— Мой кролик, — прорычала я.
— Твой, — подтвердил он.
Отойдя в угол, пес уселся на старый ящик для рассады и вытянул задние лапы, тогда как его верхняя половина осталась вертикальной, отчего он сразу стал похож на сидящего старика. Потом он поднес лапу к морде и попытался изобразить себя с сигаретой.