- Огилви уволил Армстронг?- спросил он у Феррерза. Армстронг был новым главным редактором "Объединенной периодики".
Феррерз, который уже успел снова взяться за статью, терпеливо отложил синий карандаш.
- Армстронг? О нет. Такие решения ему пока не доверяют.
- Значит, лорд Феликсбурн?
Лорду Феликсбурну принадлежала компания.
- Нет. Это дело рук... Знаете, об этом лучше умолчать. Скверное это дело.
- Есть ли шансы, что вас уволят следующим, Феррерз?- полюбопытствовал рецензент беллетристики.- Знаете, я был бы рад видеть на вашем месте литературного редактора, который позволил бы мне хотя бы раз в месяц откровенно называть плохой роман плохим.
- Вы пишете то, что считаете нужным, разве не так? Я вам не мешаю.
- Конечно не мешаете - вы просто вырезаете мои лучшие пассажи,рецензент прошелся по кабинету и встал за спиной редактора. С воплем отчаяния он ткнул пальцем в рукопись, лежащую на столе.- Господи, неужели вы вычеркнули и этот абзац? Его-то за что? В нем нет даже намека на оскорбление. Речь идет всего лишь о...
- Послушайте, Тодхантер. Вот что пишет Байл: "Будь этот роман первым литературным опытом мистера Феркина, это обстоятельство могло бы хоть как-то оправдать словесное недержание, эти помпезные потоки слов, перенасыщенные клише, как крем комками, поскольку они означали бы только одно: что автор еще не научился пользоваться орудиями своего ремесла. Однако к шестому роману мистеру Феркину следовало бы, по крайней мере поверхностно, ознакомиться с английской грамматикой. Что касается содержания, если этот многословный поток и имел некий скрытый смысл, то отыскать его мне не удалось. Возможно, кто-нибудь из моих коллег, на которых произвела впечатление способность мистера Феркина распускать розовые слюни, разглагольствовать до бесконечности, но так ничего и не сказать, снискавшая столь щедрые похвалы его ранним книгам, соблаговолит разъяснить, с какой целью они написаны. Или эта тайна известна только издателям мистера Феркина?" А он утверждает, что здесь нет ничего оскорбительного! Как вы поступили бы на моем месте?
Мистер Тодхантер улыбнулся смущенно и чуть виновато.
- Пожалуй, чересчур откровенно...
- Вот именно!- подхватил Феррерз и перечеркнул злополучный абзац двумя жирными синими крестами.
Рецензент, человек вспыльчивый и несдержанный, в ярости топнул ногой.
- Ничего не понимаю! Проклятье, Тодхантер, вы должны были поддержать меня! Конечно это звучит чересчур откровенно. А почему бы и нет, черт побери? Кто-то давно должен был сказать о Феркине всю правду. Его репутация чудовищно, нелепо раздута. Никакой он не талант - наоборот, бездарность! А хвалебные, приторно-сладкие рецензии критики строчат лишь потому, что одной половине не хватает терпения одолеть его словоизвержения, вот они и предпочитают хвалить, а не критиковать, а вторая половина убеждена: чем длиннее роман, тем гениальнее его автор, поэтому они не обращают внимание на тех, кто способен в четыре раза короче выразить те же мысли. Или же рецензентам известно, что читателям нравятся увесистые тома, вот они и именуют словоблудие талантом. Черт возьми, когда же наконец лопнет этот мыльный пузырь?
- Все это прекрасно, дружище,- перебил Феррерз, которого не впечатлила эта вспышка,- но зачем прибегать к таким радикальным мерам? В конце концов, чтобы уничтожить мыльный пузырь, вовсе не нужен топор мясника. А если я опубликую вашу рецензию без купюр, на следующее утро в редакцию придет дюжина укоризненных писем от чувствительных пожилых дам - о том, как некрасиво нападать на бедного мистера Феркина, который так усердно трудится над своими книгами и не сделал нам ни чего плохого, и с просьбами призвать к ответу своекорыстного, жестокосердного рецензента.
- Но я не преследую никаких корыстных целей!- вскипел рецензент.
- Я-то знаю об этом,- отозвался Феррерз,- а они - нет.
Мистер Тодхантер наугад выхватил из шкафа книгу и на цыпочках выбрался из кабинета. Уже закрывая дверь, он услышал за спиной взволнованный голос мистера Байла:
- Прекрасно, я увольняюсь! К черту ваших пожилых дам! Я не намерен потакать им. Если от меня требуют откровенной лжи, я увольняюсь!
Эти слова ничуть не встревожили мистера Тодхантера. Мистер Байл увольнялся с завидной регулярностью - каждую среду, если случайно заставал редактора в процессе правки его рецензий. Если же этого не происходило, он забывал, что именно писал и не возмущался. А если возникали затруднения, то убедительные и проникновенные объяснения Феррерза, как трудно найти рецензента, достойного "Лондон ревью", да еще за такой короткий срок, неизменно смягчали сердце мистера Байла, и он соглашался поработать еще одну неделю, после чего все начиналось заново. Литературному редактору в первую очередь необходим такт. Во вторую и третью - тоже.
* 5 *
Мистер Тодхантер проявлял неожиданную ловкость и хитрость. Ему хотелось подробнее разузнать об увольнении Огилви, и хотя Феррерз отказался говорить о нем, мистер Тодхантер уже знал, кто посвятит его в эту тайну. Поэтому он направился прямиком в кабинет помощника редактора. Лесли Уилсон был общительным молодым человеком с твердым намерением оставить след в литературе. Кабинет он делил с музыкальным редактором, но того часто не было на месте. Приглашение мистера Тодхантера выпить чаю в ресторане на верхнем этаже того же здания Уилсон принял с отрадной готовностью. Юный Уилсон мало к кому питал уважение, если не считать Феррерза и главного редактора, но мистер Тодхантер с его манерами старой девы и неизменной педантичностью производил на Уилсона глубокое впечатление. Впрочем, мистер Тодхантер, которого несколько тревожили компетентность и молодость Уилсона, был бы изумлен, узнав об этом.
Они вышли из лифта, мистер Тодхантер разместил на жестком стуле свои слегка прикрытые плотью кости. Официантке он уверенно заказал китайский чай, указав точное количество ложек заварки на чайник - и ни ложкой больше. Уилсон охотно согласился заказать те же блюда и напитки, что и мистер Тодхантер. Затем они в течение восьми минут изучали меню и обсуждали его. Наконец мистер Тодхантер мимоходом упомянул фамилию Огилви и был вознагражден мгновенной ответной реакцией собеседника.
- Это позор!- с жаром выпалил юный Уилсон.
- Вы правы, но почему его уволили так неожиданно?- Мистер Тодхантер осторожно разлил чай и передал сахарницу гостю. Было еще рано, весь зал оказался в их распоряжении.- Я думал, его компетентность бесспорна.,.
- Да, это так. Огилви - один из лучших авторов, каких когда-либо видел наш журнал. Но его уволили не по профессиональным причинам.
- Господи, тогда за что же?
- О, все это продолжение одной и той же игры. Огилви вышвырнули, потому что он не стал заискивать перед Фишером.
- Перед Фишером? Не припоминаю... Кто он такой?
- Мерзкий тип,- без обиняков заявил помощник литературного редактора.Таких мерзавцев еще поискать! Его настоящая фамилия - Фишманн. Сейчас он заваривает у нас нешуточную кашу.
В ответ на расспросы мистера Тодхантера Уилсон выложил всю историю. Она оказалась весьма неприглядной. Недавно "Лондон ревью" перешел от добродушного и терпимого сэра Джона Верни к лорду Феликсбурну, главе "Объединенной периодики". Лорд Феликсбурн верил в энергию и напор, но ему хватило ума понять, что одно из самых ценных достоинств "Лондон ревью" отсутствие вульгарности, превалирующей в английской прессе, поэтому он одобрял прежнюю политику, стремление найти золотую середину между помпезным занудством "Спектейтора" и развязностью, свойственной популярным версиям американских таблоидов. Лорд Феликсбурн действительно понимал, что именно политика обеспечивает "Лондон ревью" на редкость высокие тиражи, привлекая читателей, еще не утративших порядочности, но утомленных чересчур напыщенным тоном субботних утренних газет.
Однако этого для лорда Феликсбурна было слишком мало. Политика требовала продолжения, однако те, кто проводили ее, должны были либо уйти, либо измениться. На Флит-стрит говорили, что работа в "Лондон ревью" работа на всю жизнь. Здесь никого никогда не увольняли, административные взыскания были считанными, служащим доверяли. Именно это положение вещей хотелось изменить новому владельцу. Лорд Феликсбурн знал, что угроза немедленного увольнения при первой же, самой незначительной ошибке, заставляет любого журналиста становиться на цыпочки. Он не был злым человеком, но искренне верил, что журналисту положено балансировать именно на цыпочках, а не вольготно опираться на более удобную часть тела. Придя к власти в компании, он посвятил этому вопросу свою тронную речь перед сотрудниками "Лондон ревью". По-видимому, ему и в голову не приходило, что ежедневная газета и серьезный еженедельник - далеко не одно и то же.