— Прошу прощения, шеф, — почему-то ему казалось, что обращение «шеф» Феррерзу неприятно.
— Послушайте, давайте вернемся к Огилви, — предложил мистер Тодхантер. — Почему, говорите, ему пришлось уйти?
— По причине внутренней реорганизации, дружище, — с горечью объяснил Феррерз. — Вам известно, что это означает?
— Нет, — ответил мистер Тодхантер.
— Насколько я понял, это значит увольнение всех, кто не боится высказывать свое мнение, и оставить одних подхалимов. В самый раз для такого издания, верно? — Феррерз неподдельно гордился «Лондон ревью» и его репутацией солидного, старомодного, уважаемого и честного журнала со всем полагающимся декорумом, репутацией, которую он продолжал беречь даже после того, как журнал перешел в собственность не заслуживающих уважения хозяев, компании с ограниченной ответственностью «Объединенная периодика».
— Как же теперь быть Огилви?
— Бог знает! На его иждивении жена и дети.
— Полагаю, — заметил обеспокоенный мистер Тодхантер, — он без особого труда сможет найти работу в другом месте?
— Вы думаете? Вряд ли. Он уже не молод, наш Огилви. И потом, увольнение из «Объединенной периодики» — скверная реклама. Запомните это на всякий случай, дружище, — добавил Феррерз, обращаясь к рецензенту беллетристики.
— Платите мне побольше, и вам не придется увольнять меня, — возразил рецензент.
— Что толку повышать вам гонорар? Вы ни разу не состряпали стоящей рецензии.
— Если вам нужна рубрика елейных восхвалений ваших крупнейших рекламодателей, перенасыщенная самыми восторженными и достойными цитирования цветистыми оборотами — нет, такой вы от меня не дождетесь, — пылко заявил рецензент. — Я уже объяснял вам: кропать такие рецензии я не согласен.
— А я объяснял, что вы плохо кончите, дружище. Надо принимать этот мир таким, каков он есть.
Рецензент грубо фыркнул и повернулся к своим романам. Мистер Тодхантер распахнул дверцы вместительного книжного шкафа, где хранилась историческая литература, но на этот раз его глаза остались тусклыми. Он принадлежал к тем несчастным, которые, вопреки всем доводам рассудка, чувствуют себя виноватыми перед теми, кто попал в беду или оказался в затруднительном положении; неожиданное увольнение и туманное будущее Огилви встревожили его. Мистер Тодхантер считал, что он обязан хоть что-то предпринять.
— Огилви уволил Армстронг? — спросил он у Феррерза. Армстронг был новым главным редактором «Объединенной периодики».
Феррерз, который уже успел снова взяться за статью, терпеливо отложил синий карандаш.
— Армстронг? О нет. Такие решения ему пока не доверяют.
— Значит, лорд Феликсбурн?
Лорду Феликсбурну принадлежала компания.
— Нет. Это дело рук... Знаете, об этом лучше умолчать. Скверное это дело.
— Есть ли шансы, что вас уволят следующим, Феррерз? — полюбопытствовал рецензент беллетристики. — Знаете, я был бы рад видеть на вашем месте литературного редактора, который позволил бы мне хотя бы раз в месяц откровенно называть плохой роман плохим.
— Вы пишете то, что считаете нужным, разве не так? Я вам не мешаю.
— Конечно не мешаете — вы просто вырезаете мои лучшие пассажи, — рецензент прошелся по кабинету и встал за спиной редактора. С воплем отчаяния он ткнул пальцем в рукопись, лежащую на столе. — Господи, неужели вы вычеркнули и этот абзац? Его-то за что? В нем нет даже намека на оскорбление. Речь идет всего лишь о...
— Послушайте, Тодхантер. Вот что пишет Байл: «Будь этот роман первым литературным опытом мистера Феркина, это обстоятельство могло бы хоть как-то оправдать словесное недержание, эти помпезные потоки слов, перенасыщенные клише, как крем комками, поскольку они означали бы только одно: что автор еще не научился пользоваться орудиями своего ремесла. Однако к шестому роману мистеру Феркину следовало бы, по крайней мере поверхностно, ознакомиться с английской грамматикой. Что касается содержания, если этот многословный поток и имел некий скрытый смысл, то отыскать его мне не удалось. Возможно, кто-нибудь из моих коллег, на которых произвела впечатление способность мистера Феркина распускать розовые слюни, разглагольствовать до бесконечности, но так ничего и не сказать, снискавшая столь щедрые похвалы его ранним книгам, соблаговолит разъяснить, с какой целью они написаны. Или эта тайна известна только издателям мистера Феркина?» А он утверждает, что здесь нет ничего оскорбительного! Как вы поступили бы на моем месте?
Мистер Тодхантер улыбнулся смущенно и чуть виновато.