— Сколько человек из них были евреями?
— Может, около десятка.
— Но они занимали незначительные должности? Санитары, уборщики и тому подобное?
— Если они были квалифицированными врачами, я использовал их.
— Но немцы этого не одобряли, не так ли?
— Да, немцы не одобряли.
— И количество евреев-медиков явно не соответствовало их процентному содержанию среди заключенных?
— Квалифицированных врачей я использовал по их прямому назначению.
— Вы не ответили на мой вопрос, доктор Кельно.
— Да, количество еврейских врачей было непропорционально мало.
— И вы знали суть и кое-чего другого, что делали Восс и Фленсберг. Эксперименты с раком шейки матки, изучение возможностей стерилизации путем введения содовых растворов в фаллопиевы трубы. И другие эксперименты, ставящие себе целью найти уязвимые места своих жертв.
— В точности мне, ничего не было известно. Я посещал пятый барак только с целью операций, а потом шел в третий барак выхаживать пациентов.
— Хорошо. Обсуждали вы положение дел с француженкой, врачом Сюзанной Парментье?
— Я не припоминаю такую.
— Заключенная, врач, из французских протестантов. Психиатр. Ее фамилия была Парментье,
— Милорд, — вмешался сэр Роберт Хайсмит, в его тоне слышались саркастические нотки. — Нам всем достаточно хорошо известно о зверствах в Ядвиге. Мой ученый друг, по всей видимости, пытается доказать, что на сэре Адаме лично лежит вина за отправку людей в газовые камеры и за прочие жестокости немцев. Я не вижу смысла в его вопросах.
— Да, надо было бы уточнить, — сказал судья.— К чему вы клоните, мистер Баннистер?
— Я предполагаю, что, несмотря на весь ужас Ядвигского концентрационного лагеря, в нем были определенные разряды заключенных и некоторые узники считали себя выше остальных. В нем существовала своеобразная кастовая система, и привилегии даровались тем, кто работал вместе с немцами.
— Понимаю, — сказал судья.
Поколебавшись, Хайсмит сел, не скрывая беспокойства от настойчивого стремления Баннистера развить эту тему до конца.
— Итак, — продолжил Баннистер, — я держу в руках копию документа, сэр Адам, озаглавленную «Прошение о помиловании». И я хотел бы представить ее милорду и присяжным.
Хайсмит просмотрел ее, кивнул в знак того, что не имеет возражений, и секретарь суда раздал копии судье, присяжным и одну — сэру Адаму.
— В своем прошении вы утверждаете, что являетесь помощником полковника СС доктора Адольфа Восса и полковника СС доктора Отто Фленсберга.
— Под помощником я имел в виду...
— Да, в самом деле, что вы имели в виду под «помощником»?
— Вы пытаетесь исказить смысл совершенно обычного слова. Они были врачами и...
— ...и вы называете себя их помощником. Вы, конечно, внимательно перечитывали это прошение о помиловании, Ваш адвокат, должно быть, изучил, его строчка за строчкой.
— Слово «помощник» вкралось туда случайно, это описка.
— Но вы знали, чем они занимались, что явствует из ваших показаний, вы знали, какое обвинение было выдвинуто против них после войны, и тем не менее вы утверждаете, что сотрудничали с ними.
Баннистер взял со стола другой документ, пока Адам устремил взгляд к - часам в тщетной надежде увидеть, что подходит время перерыва. Помолчав, Баннистер снова заговорил:
— Тут у меня выдержки из обвинений против Восса. Признает ли мой ученый коллега идентичность этой копии?
Просмотрев документ, Хайсмит лишь пожал плечами.
— Мы слишком далеко углубляемся в события военных лет. Пользуясь этим обвинением, другая сторона, хочет доказать, что ужасные дела, которыми занимались обвиняемые, имеют прямую связь с моим клиентом.
— Прошу прощения, одну минутку, — сказал Баннистер, поворачиваясь к О'Коннору, который рылся в грудах бумаг на столе перед ним. Одну из них он протянул Баннистеру.
— Вот тут есть свидетельство, которое вы дали под присягой, доктор Кельно. Оно было принесено присяжному комиссару, и параграф первый и два листа документа имеют отношение к вашему делу. Это ваша подпись, доктор Кельно?
— Я не знаю, что сказать.
— В таком случае проясним суть дела. Обращаясь в суд, вы представили ряд документов, свидетельствующих в вашу пользу. Среди них вы представили и обвинение в адрес Восса. Вы сами.
— Если мой адвокат счел его необходимым...
— Когда вы представляли данный документ для подкрепления своего иска, вы считали его убедительным доказательством, не так ли?
— Пожалуй что да.
— А теперь я хотел бы зачитать суду отрывок из обвинительного акта против Восса.
Судья посмотрел на Хайсмита, который проглядывал текст обвинения.
— Возражений не имею, милорд, — процедил он сквозь зубы.
— «Штаб-квартира фюрера, август 1942 года, секретный документ рейха; единственный экземпляр. 7 июля 1942 года в Ядвигском концентрационном лагере состоялась встреча между докторами Адольфом Воссом, Отто Фленсбергом и рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером по вопросу о полной стерилизации еврейской расы. Было достигнуто соглашение, что ряд экспериментов должен проводиться на здоровых половозрелых евреях и еврейках». Далее, доктор Кельно, в вашей подборке документов есть письмо от Восса в адрес Гиммлера, в котором Восс утверждает, что для претворения в жизнь своей программы облучения ему нужна как минимум тысяча лиц, чтобы получить удовлетворительные результаты. Доктор Кельно, вы утверждали, что и вы, и доктор Лотаки оперировали или ассистировали примерно в двух дюжинах случаев. Что же произошло минимум с девятьюстами семидесятью шестью другими лицами, о которых говорилось в письме Восса?
— Не знаю.
— С какой целью вы представили это письмо в качестве доказательства?
— Только для подтверждения того, что я жертва. Это делали немцы, а не я.
— У меня есть все основания предположить, что были проведены еще сотни и сотни операций, о которых вы не упоминаете.
— Может быть, их делал тот еврей, Дымшиц, почему он и был отправлен в газовую камеру. А может, это дело рук Тесслара.
— Вы не можете не понимать, что тут всего лишь ваше слово против слов Тесслара, потому что все истории болезни исчезли.
— Я должен самым решительным образом возразить, — вмешался сэр Роберт. — Вы не имеете права ссылаться на записи, которых не существует в природе. — Он повернулся к судье. — Мистер Баннистер спросил сэра Адама, сколько операций тот провел, и сэр Адам исчерпывающе ответил.
— Мистер Баннистер, — сказал судья, — я хотел бы обратить ваше внимание на то, что время от времени ваши вопросы перемежаются комментариями.
— Прошу прощения, милорд. В программе массовой стерилизации быстрота операций играла существенную роль для тех целей, которые ставили перед собой немцы. Можно ли предположить, что решение было принято до того, как Воссу продемонстрировали, как быстро можно осуществить оперативное вмешательство?
— Скорость, с которой я оперировал, ни в коей мере не могла повредить пациенту.
— Но разве вы на самом деле не гордились быстротой, с которой могли извлекать еврейские яичники, и разве у вас не было желания продемонстрировать свое мастерство перед Воссом?
— Милорд, — сказал сэр Роберт, — я должен решительно возразить. Мой клиент всего лишь утверждал, что быстрота, с которой он работал, не угрожала его пациентам.
— Я снова должен предостеречь вас, — сказал судья. Он повернулся к членам коллегии присяжных, в первый раз дав им почувствовать ту власть, которой располагает. — В адрес доктора Кельно были обращены косвенные намеки обвинительного характера. Я хотел бы убедительно посоветовать вам, чтобы, когда придет время, вы оценили, что является существенным, а что нет.
Баннистер не моргнул и глазом.
— Припоминаете ли вы доктора Сандора?
— Сандор был еврейским коммунистом.
— Нет. Сандор был католиком и не состоял членом никакой коммунистической партии. Он был одним из ваших врачей. Вы припоминаете его?
— В определенной мере.